О красоте

Отвернув кран, Чу принялся хлопать дверцами кухонных шкафчиков в поисках чистого стакана. Леви огляделся. На низком столе возле его стула лежал большой лист желтой бумаги - один из тех гаитянских «бюллетеней», что задаром раздают на каждом углу. В глаза бросалась фотография: низенький чернокожий мужчина на золотом троне, рядом, на таком же троне, женщина смешанных кровей. «Да, я Жан-Бертран Аристид[[94]], - гласила подпись, - и я только и делаю, что забочусь о бедных, неграмотных гаитянах! Поэтому я и женился на моей прекрасной жене (я уже говорил, что она светлокожая???), она bourgeois de souche[[95]], не то что я, выходец из трущоб (как видите, я ничуть об этом не забываю!). Я не купил эти недорогие кресла на прибыль от наркотиков, что вы! Я мог бы быть ужасным тоталитарным диктатором, а я по-прежнему содержу свое многомиллионное поместье и продолжаю стирать гаитянскую бедноту в порошок!»

Чу поставил стакан с водой прямо на эту фотографию и сел обратно. На бумаге расползлось мокрое пятно. Хозяин курил косяк и молчал. Похоже, он не привык принимать гостей.

- У тебя есть музыка? Музыки у Чу не было.

- Ничего, если я?.. - Вынув из рюкзака небольшие белые колонки, Леви воткнул их в розетку и подсоединил к iPod. В комнате зазвучала песня, которую он слушал по дороге сюда. Чу восхищенно подался вперед.

- Бог мой! Такой громкий и такой маленький! Леви перебрался к нему и показал, как выбрать песню или альбом. Чу предложил ему свой косяк.

- Не, брат, я не курю. Астма и прочая ерундистика. Сидя рядом на полу, они целиком прослушали Fear

of Black Planet [ [96]]. Сильно обкуренный, Чу, однако, помнил все слова и подпевал, параллельно пытаясь описать свои чувства от первого прослушивания пиратского диска с этим альбомом. «И тогда мы узнали, - с восторгом говорил он, выгибая вверх прижатую к полу худую ладонь. - А когда мы узнали - мы поняли! Наше гетто не одно на белом свете. Мне было всего тринадцать, но до меня вдруг озарило: в Америке есть гетто! Гетто Америки - Гаити!»

- Да… Круто подмечено, брат, - горячо кивал Леви. Его дурманило от одного только запаха, стоявшего в этой комнате.

- О да, ДА! - завопил Чу, когда началась следующая песня.

Таким криком он встречал каждую новую композицию. Чу не кивал в такт музыке, как это делал Леви, а странно трясся, словно на нем были ленты от вибромассажера для похудения. Леви каждый раз чуть не лопался от смеха.

- Жаль, не могу поставить тебе нашей, гаитянской, музыки, - посетовал Чу, когда альбом закончился и Леви стал щелкать кнопками и листать записи. - Тебе бы понравилось. Точно бы зацепило. Это политическая музыка, вроде регги, усек? Я бы тебе много чего порассказал про свою страну. Ты бы плакал. Эта музыка заставляет плакать.

- Да, дела, - отозвался Леви.

Он хотел рассказать о читаемой сейчас книге, но стеснялся. И потому уткнулся в свой музыкальный приборчик: нужный трек, записанный с ошибкой в названии, не отыскивался по алфавиту.

- Кстати, я знаю, что ты живешь не здесь, - прибавил Чу. - Слышишь? Я не идиот.

Он перекатился на спину и улегся прямо на пол. Задравшая футболка обнажила торчащие ребра. В его теле не было ни капли жира. Чу выпустил большое кольцо дыма, за ним второе, которое четко в него вписалось. Леви продолжал листать свою тысячу песен.

- Ты думаешь, мы тут все дремучие, от сохи, - сказал Чу, но без тени злости, а словно объективно констатируя факт. - Но не все из нас живут в такой дыре. Феликс обитает в Веллингтоне - #9632; конечно, ты этого не знал. В большом доме. Его брат заправляет там всеми такси. Он тебя видел.

Леви встал с коленей, держась к нему спиной. Врать в лицо он никогда не умел.

- Эээ… понимаешь, мой дядя, это он там живет… А я у него вроде как подрабатываю, прибираю во дворе и…

- Я был там во вторник. - Чу его не слушал. - В колледже. - Он выговорил это слово так, словно ему капнули на язык чернилами. - Прислуживал, как мартышка. Учитель сделался слугой. Это мука! Точно говорю, на себе испытал. - Он ударил кулаком в грудь. - Тут больно! Адская мука! - Он резко сел. - Я преподаю; там, на Гаити, я, видишь ли, учитель. Во как! Преподаю в школе. Французский язык и литературу.

Леви присвистнул:

- Ненавижу французский. А нам вдалбливают эту гадость. Бррр!

- И вот, - продолжал Чу, - кузен мне говорит: сходи, всего один вечер, тридцатка на нос. Умерь гордость! Надень мартышкин наряд, стань мартышкой и разноси важным белым профессорам креветки и вино. Там и тридцатки не вышло: пришлось отстегнуть за химчистку рабочей одежды. Чистыми перепало всего двадцать два доллара!

Чу протянул Леви косяк. Леви опять отказался.

- Как думаешь, сколько получают профессора? Сколько?

Не знаю, сказал Леви; он правда не знал. Из отца и двадцатку-то фиг выжмешь.

- А нам за то, что мы их обслуживаем, платят гроши. Чем не рабство? Что изменилось? А, к хренам собачьим! - сказал Чу, но с его акцентом это прозвучало беззубо и комично. - Хватит американской музыки. Поставь Марли! Я хочу что-нибудь из Марли!