О красоте

— Насчет Америки есть вот какой момент, — возразила Кики. — Я допускаю, что для Европы все так, но в этой стране, столь долго обкрадывавшей в правах черных, наши возможности упорно тормозились, сводились на нет, как угодно назовите, и, чтобы наверстать упущенное, не допустимы ли некоторые послабления, скидки, встречные шаги? Нужно же восстановить равновесие, которое, мы все прекрасно знаем, чудовищно долго нарушалось. Там, где жила моя мать, сегрегированные автобусы попадались до 1973 года. Правда-правда. Все это было совсем еще недавно.

— Культивируя жертвенность, — ритмически гладкой самоцитатой ответил Монти, — мы так и будем растить жертв. И бездарные, неспособные люди так и будут занимать чужие места.

— Ну, не знаю, — Кики схватилась за штакетину и грузно перепрыгнула через большую лужу. — По-моему, когда черные протестуют против благ для черных, это попахивает, хм, ненавистью к себе. Вот уж из-за чего совсем не стоит ссориться между собой. Идет война! Черные мальчики гибнут на передовой на другом конце земного шара, они оказались в армии, потому что считают, что университеты не про них. Вот так.

Монти покачал головой и улыбнулся.

— Миссис Белси, вы хотите сказать, что я должен принимать на свои семинары неподготовленных студентов, лишь бы только им не пришлось служить в армии Соединенных Штатов?

— Зовите меня Кики. Возможно, я промахнулась с аргументом, но это и впрямь ненависть к себе! Когда я смотрю на Кондолизу-подлизу и Колиня, меня тошнит. Эти бешеные шавки так и рвутся от нас отделиться, дескать, мы свой шанс использовали, а теперь квота исчерпана, всем спасибо, до свиданья. А эти черные самоненавистники из правого крыла (простите, если я вас обижаю), разве они не того же поля ягоды? Я сейчас даже не беру в расчет политику, речь о… о… о психологии, что ли.

За разговором они дошли до вершины Веллингтонского холма и теперь услышали, как в церквях звонят полдень. Внизу под ними, в уютной снежной постели, лежал один из самых мирных, преуспевающих, высокообразованных и красивых городов Америки.

— Кики, я одного не пойму: как вам, либералам, не надоест верить сказкам. Вы недовольны мифом о сотворении мира, а у самих десяток собственных мифов. Либералы всегда отказывались верить в то, что консерваторы руководствуются столь же твердыми моральными принципами, как и те, которыми якобы руководствуются они, либералы. Вам приятнее верить, что консерваторы движимы глубокой ненавистью к себе, некоей… психологической ущербностью. А это, уважаемая, самая утешительная из всех сказок!

9

Подлинный талант Зоры Белси заключался не в сочинительстве стихов, а в умении добиваться своего. За полдня она могла настрочить адресату целых три письма. Виртуозно дозванивалась куда угодно. Составляла петиции и предъявляла ультиматумы. Когда город Веллингтон выписал ей незаслуженный (по ее мнению) штраф за неправильную парковку, дать задний ход пришлось не Зоре, а городу — на это ушло пять месяцев и тридцать телефонных звонков.

Особенно сильно настойчивость девушки проявлялась в виртуальном пространстве. За те две недели, что прошли с собрания факультета, Клер Малколм получила от Зоры Белси тридцать три — нет, тридцать четыре — электронных письма. Лидди Канталино только что их распечатала, а Клер посчитала. Затем сложила аккуратной стопкой на столе и стала ждать. Ровно в два часа в дверь постучали.

— Войдите!

Из-за двери высунулся зонт Эрскайна, дважды стукнул об пол. Следом появился его владелец, в голубой рубашке и зеленом жилете — от этого сочетания с глазами Клер стало твориться что-то странное.

— Привет, Эрск, спасибо, что пришел. Я понимаю, это совершенно не твоя проблема, и потому очень тебе признательна.

— К твоим услугам, — поклонился Эрскайн.

Клер переплела пальцы рук.

— Если начистоту, мне требуется помощь. Зора Белси наседает, чтобы я вступилась за того паренька, да я и сама рада бы, но, в конечном счете, я здесь бессильна, а она не верит.

— Что это? — Эрскайн указал на распечатки и сел. — Собрание писем Зоры Белси?

— Она сводит меня с ума. Одержимая. И это я, заметь, на ее стороне. Представь, каково ее противникам?

— Представляю, — сказал Эрскайн и вынул из нагрудного кармана очки.

— Она написала длиннющую петицию, собирает подписи; хочет, чтобы я одним махом перекроила университетские правила. Но не могу же я сочинить для этого паренька место в Веллингтоне! Я бы с радостью и дальше его учила, но если Кипе вынуждает ученый совет запретить вольнослушателей, что я могу? У меня связаны руки. Я сейчас и так, по-моему, вкалываю круглосуточно: ворох непроверенных работ, три задолженных издателям книги, супружеская жизнь по интернету, и вообще…

— Тише, тише, — Эрскайн накрыл ее руку своей ладонью, теплой, сухой, пухлой. — Предоставь это мне, хорошо, Клер?[97] Я знаю Зору Белси с раннего детства. Она любит поднимать шумиху, но чаще всего это не всерьез, напоказ. Я все улажу.

— Правда? Ты прелесть! А то я совершенно измоталась.