О Леонардо и его взглядах (реферат)

При классификации искусств, продолжает Вольф, Лео­нардо исходит из интенсивности, с какой они воздей­ствуют на чувства. Поразительно, что Леонардо почти не говорит об архитектуре. Благороднейшим чувством для него является зрение, оно же и самое дорогое для челове­ка. Потому-то первым искусством является живопись. Сле­дом за ним идет, значительно ему уступая, поэзия, так как она не обладает зрительной наглядностью. Поскольку му­зыка способна выражать свои созвучия симультанно (одно­временно), она даже еще выше поэзии; но она ниже жи­вописи, потому что симультанный аккорд еще не вся музыка, которая в конечном счете, как и поэзия, обладает последовательностью. Скульптура ниже живописи, как счи­тает Леонардо, по условиям работы скульптора, подобным условиям работы ремесленника. Далее, живопись требует больше «разумного рассмотрения», чем скульптура. Таким образом, получается ряд:

Искусства зрения

 Искусства слуха

Живопись. Симультанное изображение

Скульптура. Отдельные части целого

Музыка. Наполовину симультанное, наполовину последовательное изображение

Поэзия. Последовательное изображение.

Понятно, почему Леонардо да Винчи уделяет большое внимание теории зрения (см. 204, 50). Условием видения является свет. Свет бывает двух родов: оригинальный свет, сущностное свойство светящихся тел, и воспринятый свет, который представляет случайное свойство темных в себе тел. Противоположность свету — темнота. Она представляет полное отсутствие света и есть сущностное свойство темных тел. Между светом и мраком лежит тень, которую надо рассматривать как уменьшение освещающего света. Чем более ослабляется свет, тем полнее становится тень, которая в конце концов переходит в полный мрак. Для зрения необходимо наличие как света, так и тени; лишь благодаря их противополож­ности возможно видение тел.

Как оригинальный свет, так и тьму Леонардо называет «духовными» вещами, а также «универсальными» вещами (см. там же, 51), двумя противоположными, но соотноси­тельными сущностями. Затем идут свет и темнота в телах. Сущностные свет и темнота, по Леонардо, не имеют цве­та; цветом обладают лишь находящиеся между первичным светом и абсолютной темнотой модификации. Простыми красками являются, согласно Леонардо, желтая и красная. Синяя составлена из света и темноты, зеленая — из желтой и голубой. Таким образом, Леонардо еще незнаком с явле­нием разложения спектра.

Восприятие изображения Леонардо объясняет тем, что от освещенных предметов, равно как и от звучащих тел, исходят «идеи», т. е. образы или виды, которые непосредственно воспринимаются «силой зрения» и «си­лой слуха». Отсюда восприятие передается «впечатлитель­ной способности», а от нее, далее,—«общему чувству».

Леонардо нигде не говорит о воспитательной функции искусства. Нравственные и культурные цели для него дале­ки от собственной сущности искусства; Оно есть изображе­ние красоты природы. Это и составляет его благородную возвышенность. Оно радует человеческое чувство, дух и сердце, примиряет его с «человеческой тюрьмой» (см. там же, 62). В особенности живопись дает возмож­ность «созерцать божественную красоту». Изображения совершенного искусства «доставляют мне такое удоволь­ствие своей божественной пропорцией, что, думаю, ника­кая другая вещь на земле, сделанная человеком, не может дать большего». Живопись не только «истинная дочь при­роды», но и «истинная дочь неба». Перед живописью поставлена задача возвышать человека над «мучением чело­веческих тюрем», чтобы «ум... преображался в подобие божественного ума», поднимаясь в «сферы, где обитают чистые формы».

Вольф так интерпретирует высказывания Леонардо, что у него учение Леонардо о восхождении к «чистым формам» имеет, как кажется, скорее религиозный смысл. По крайней мере это учение о «чистых формах» прилагается к контексту общего восхождения человека и художника от темноты и ограниченности материального мира в область божественного и космического творчества. Нам представ­ляется, что «божественность» Леонардо понимает здесь опять-таки скорее условно-поэтически. Но что никак нель­зя считать условно-поэтическим рассуждением — это само учение о «чистых формах». Ближайшим образом его необ­ходимо считать элементом аристотелизма Леонардо, если не прямо платонизмом. И в этом мы не находим ничего удивительного для Леонардо. Ведь выше мы уже говорили о его артистическом размахе, включающем и самую яр­кую чувственность, и ее математические формы, и ее лич­ностную углубленность, и, выражаясь фигурально (а эта фигуральность часто как раз и дает о себе знать у Леонар­до), ее божественность. В формально-логическом смысле это, конечно, есть обычное для Леонардо противоречие. Однако в непосредственно артистическом смысле это есть просто необычайная пестрота и мировоззренческое много­образие, пусть хотя бы и доходящее иной раз до богемно-сти и прямой беспринципности. То же самое мы находим и в вопросе о том, как Леонардо понимает подражание природе.