О любви

Если уроженец Севера имеет несчастье не возмутиться при первой встрече с этой любезной естественностью Юга, которая есть не что иное, как простое проявление величественной природы, облегчаемое отсутствием хорошего тона и всякой интересной новизны, через какой-нибудь год пребывания в этих краях женщины всех других стран покажутся ему невыносимыми.

Он видит француженок с их грациозными ужимками[140], таких любезных и соблазнительных в течение трех первых дней, но скучных на четвертый роковой день, когда мы вдруг замечаем, что вся их грация подготовлена заранее и разучена наизусть, что она вечно одна и та же каждый день и для всех.

Он видит немок, таких естественных, предающихся с такой готовностью порывам воображения и часто при всей их естественности обнаруживающих лишь внутреннее бесплодие, надоедливость и нежность, достойную лубочных романов. Известная фраза графа Альмавивы кажется произнесенной в Германии: «В один прекрасный вечер мы удивляемся, найдя пресыщение там, где искали счастья».

В Риме иностранец не должен забывать, что если нет ничего скучного в странах, где все естественно, то все худое здесь гораздо хуже, чем где бы то ни было. Если взять хотя бы мужчин[141], здесь появляются в обществе уроды такого сорта, которые в других местах прячутся. Это люди столь же страстные, как проницательные и слабодушные. Злая судьба сталкивает их с какой-нибудь титулованной женщиной; влюбленные до безумия, они пьют до дна чашу горечи, видя, как им предпочитают соперника. Они постоянно перед глазами, чтобы служить помехой счастливому любовнику. Ничто от них не ускользает, и все видят это; но они не перестают вопреки всякому чувству чести мучить женщину, ее любовника и самих себя, и никто их не осуждает, ибо они делают то, что доставляет им удовольствие. В один прекрасный вечер любовник, выведенный из себя, награждает их пинками ноги в зад; на другой день они приносят ему свои извинения и снова начинают упорно и невозмутимо изводить женщину, любовника и самих себя. Страшно подумать, сколько горя эти низменные души вынуждены поглощать ежедневно; и будь у них хоть на крупицу меньше низости, они, несомненно, стали бы отравителями.

Равным образом только в Италии можно встретить юных и элегантных миллионеров, которые великолепно содержат танцовщиц из большого театра на виду и с ведома целого города, затрачивая на это не более тридцати су в день[142]. Братья… блестящие молодые люди, которые вечно бывают на охоте или катаются верхом, загораются ревностью к одному иностранцу. Вместо того чтобы отправиться к нему прямо и выразить свое неудовольствие, они исподтишка распространяют в обществе слухи, неблагоприятные для этого несчастного иностранца. Во Франции общественное мнение заставило бы этих людей доказать правоту своих слов или дать иностранцу удовлетворение. Здесь общественное мнение и презрение ровно ничего не значат. Богач всегда может быть уверен, что его всюду хорошо примут. Миллионер, обесчещенный и отовсюду изгнанный в Париже, может спокойно направиться в Рим: его здесь будут почитать в соответствии с количеством его экю.

Глава XLV Об Англии

За последнее время мне часто приходилось иметь дело с танцовщицами театра Дель Соль в Валенсии. Меня уверяют, что некоторые из них весьма целомудренны; это потому, что ремесло их слишком утомительно. Вигано заставляет их репетировать свой балет «Еврейка из Толедо» ежедневно с десяти часов утра до четырех и с полуночи до трех часов утра; кроме того, они должны танцевать каждый вечер в двух балетах.