О любви

В газетах
                 пишут
                             какие-то дяди,
что начал
                  любовно
                                   постукивать дятел.
Скоро
            вид Москвы
                                    скопируют с Ниццы,
цветы создадут
                             по весенним велениям.
Пишут,
              что уже
                             синицы
оглядывают гнезда
                                     с любовным вожделением.
Газеты пишут:
                            дни горячей,

налетели

                  отряды
                                передовых грачей.
И замечает
                      естествоиспытательское око,
что в березах
                         какая-то
                                          циркуляция соков.
А по-моему —
                             дело мрачное:
начинается
                      горячка дачная.
Плюнь,
              если рассказывает
                                                  какой-нибудь шут,
как дачные вечера
                                    милы,
                                                тихи.
Опишу
хотя б,
             как на даче
                                   выделываю стихи.
Не растрачивая энергию
                                                средь ерундовых трат,

решаю твердо

                          писать с утра.
Но две девицы,
                             и тощи
                                           и рябы,
заставили идти
                             искать грибы.
Хожу в лесу-с,
на каждой колючке
                                      распинаюсь, как Иисус.
Устав до того,
                           что не ступишь на ноги,
принес сыроежку
                                  и две поганки.
Принесши трофей,
еле отделываюсь
                                от упомянутых фей.
С бумажкой
                        лежу на траве я,
и строфы
                  спускаются,
                                         рифмами вея.
Только
              над рифмами стал сопеть,
                                                                 и —

меня переезжает

                                кто-то
                                             на велосипеде.
С балкона,
                    куда уселся, мыча,
сбежал
             во внутрь
                                от футбольного мяча.
Полторы строки намарал —
и пошел
                ловить комара.
Опрокинув чернильницу,
                                                  задув свечу,
подымаюсь,
                       прыгаю,
                                        чуть не лечу.
Поймал,
                и при свете
                                      мерцающих планет
рассматриваю —
                                 хвост малярийный
                                                                      или нет?
Уселся,
              но слово
                               замерло в горле.

На кухне крик:

                             – Самовар сперли! —
Адамом,
                во всей первородной красе,
бегу
        за жуликами
                                 по василькам и росе,
Отступаю
                   от пары
                                  бродячих дворняжек,
заинтересованных
                                    видом
                                                юных ляжек.
Сел
       в меланхолии.
В голову
                 ни строчки
                                      не лезет более.
Два.
Ложусь в идиллии.
К трем часам —
                                уснул едва,
а четверть четвертого
                                          уже разбудили.

На луже,

                 зажатой
                                 берегам в бока,
орет
        целуемая
                          лодочникова дочка…
«Славное море —
                                   священный Байкал,
Славный корабль —
                                        омулевая бочка».

Надежда

Сердце мне вложи!
                                     Кровищу —
                                              до последних жил.
В череп мысль вдолби!
Я свое, земное, не дожил,
на земле
                 свое не долюбил.
Был я сажень ростом.
                                А на что мне сажень?
Для таких работ годна и тля.
Перышком скрипел я, в комнатенку всажен,
вплющился очками в комнатный футляр.
Что хотите, буду делать даром —
чистить,
                мыть,
                           стеречь,
                                           мотаться,
                                                             месть.

Я могу служить у вас

                                          хотя б швейцаром.
Швейцары у вас есть?
Был я весел —
                              толк веселым есть ли,
если горе наше непролазно?
Нынче
              обнажают зубы если,
только, чтоб хватить,
                                         чтоб лязгнуть.
Мало ль что бывает —
                                            тяжесть
                                                            или горе…
Позовите!
                    Пригодится шутка дурья.
Я шарадами гипербол,
                                           аллегорий
буду развлекать,
                                 стихами балагуря.
Я любил…
                    Не стоит в старом рыться.
Больно?
                Пусть…
                               Живешь и болью дорожась.
Я зверье еще люблю —
                                             у вас
                                                       зверинцы

есть?

         Пустите к зверю в сторожа.
Я люблю зверье.
                                 Увидишь собачонку —
тут у булочной одна —
                                             сплошная плешь, —
из себя
              и то готов достать печенку.
Мне не жалко, дорогая,
                                             ешь!

Любовь