О любви

— Мне отдашь, — жестко ответил Жора, — пять тысяч доплачу.

— Интересно рассуждаешь, — удивилась Дарья, — кто же тебе ребенка продаст? Ты бы продал?

— Я мужчина.

— Ишь ты, мужчина. А женщина, выходит, продаст?

Он сказал:

— Женщина что угодно продаст.

Ну и мужичонка подвернулся, надо же! Маленький, а злющий, прямо бульдожка. Дарья еще больше его пожалела.

Вернувшись к Надин, она показала визитную карточку. Подруга повертела ее в руках и оценила:

— Прямо иностранец. Был бы ростом повыше — то, что доктор прописал. Мы вот думаем, одни бабы маются — а вон, видишь, мужики, бедолаги, тоже суетятся. Всем несладко.

Дарья думала карточку выкинуть, но Надин не велела: зачем выбрасывать хорошую вещь, пускай лежит, авось когда и понадобится. Телевизор чинить! Дарья посмеялась, завернула рукав у свитера и пристроила гладкую картонку за отворот.

Подошел Леший, стал хвастаться адресами, одна дама была кандидат наук и лишь недавно из Алжира. Но тут объявили белый танец, и Надин несильно толкнула подругу в плечо:

— Иди.

— А может, — вдруг заколебалась Дарья.

— Иди, тебе говорят!

Дарья шла через зал и боясь, и надеясь, что опередят. Но едва блондин отлип от своего подоконника, едва сгреб ее лопатку в большую ладонь, успокоилась. Главное сделано — танцуют. Еще вот заговорить — и все, знакомы. А там… В конце концов, чего он сюда шел, танцами любоваться? Всем одного надо. И слава богу. Чего надо, то и получит…

— Вы здесь первый раз? — начала Дарья.

Блондин глянул на зал, словно вспоминая, и лишь тогда ответил:

— Ага.

Голос был низкий, тяжелый. Мужской.

— И я первый. Не люблю такие сборища. Народу много, а уюта нет.

Кавалер, и тут помедлив, согласился:

— Ага.

— Я Дарья. А вы?

— Петр.

И имя хорошее, подумала она. Ей было легко, ничто не сковывало. Не для себя же старалась, для ребенка. Петр двигался так себе, вперевалку, но танцевать с ним было очень приятно — Дарья просто утонула в его лапищах.

— А после вечера вы чего делаете?

Блондин чуть шевельнул здоровущими плечами:

— Черт его знает! Вроде ничего.

Музыка кончилась, он не спеша убрал руки.

— Я тут недалеко, — сказала Дарья, — если хотите, можно кофейку попить.

Блондин глянул на нее сверху и спросил своим роскошным медвежьим басом:

— А у тебя СПИДа нет?

Дарья повернулась и быстро пошла. Хам паршивый. Двух слов связать не может, а туда же… Дебил!

Увидев ее лицо, Надин вскинулась:

— Чего?

У Дарьи тряслись губы:

— Да ну… Хам паршивый. Двух слов связать не может, а туда же… Дебил!

— А чего он, чего? — возмущенно залопотал Леший.

Умная Надин поняла сразу:

— А ты чего ждала? Издали было видно — дебил. К дебилу, между прочим, и шла. Для хохмы.

"Хохма" позволила кое-как усмехнуться. Но все вдруг стало противно: и толпа, и запах пота в зале, и запах конюшни в коридоре, и толстый пожилой милиционер, что, набросив шинель, курил в дверях — базар ему тут, что ли?

Гаврюшины зазывали к себе, чуть не силой тащили. Дарья уперлась: домой, только домой. Поймали такси, Гаврюшины завезли Дарью и поехали дальше.

* * *

Квартира, где жила, Дарье не нравилась — сарай сараем. А вот комната нравилась, и даже очень. Большая, шестнадцать метров, квадратная, с высоким красивым окном. И выходило окно удачно, как раз на троллейбусную остановку. Когда становилось невмоготу, Дарья садилась на подоконник и ждала, пока из-за угла не выплывет домик на колесах с матово светящимся лбом. Ближе, светлее, потом шуршанье внизу… Будто в кино, она смотрела, как выходят люди, выходят и растекаются, кто куда. К Дарье они отношения не имели, но одиночество отпускало.

Когда хитрая Ленуська искала размен послаще для себя, а Дарье было так противно, что хоть бы как, только скорее, она поехала с Надин смотреть очередной вариант. Надин, уловив настроение подруги, сразу стала искать плюсы. Молча обойдя бесхозный коридор, она встала посреди комнаты, глянула в окно и сказала: "По крайней мере есть свое лицо". И с тех пор, когда Дарью жалели за коммунальный кошмар, она возражала с некоторым даже снобизмом: "По крайней мере есть свое лицо".

Сразу после переезда поняв, что комната эта ей на несчитанные годы, она и обустраиваться стала надолго. Случайной вещи не было ни одной, каждая продумана и любима. Когда приходилось, Дарья за деньгами не стояла: диван-кровать обошелся чуть не в две зарплаты, на кресла с журнальным столиком вообще пришлось копить и копить. Буфет, правда, купила недорого, по объявлению, импортный, современный, но под старину: если потом, когда расселят, поставить этот буфет в кухне, получится уже не кухня, а как бы гостиная, красивое и уютное место для позднего чая. Книг у Дарьи было не много, зато все по своему вкусу, тут она даже на Надин не ориентировалась. Подруга собирала стихи и детективы, а Дарья предпочитала про любовь. Особенно ей нравились переводные, там любовь была настоящая, и говорили не так, как теперь. Конечно, Дарья понимала, что сейчас аристократов нет, да и не нужны они никому, время другое. Но разве в нашу эпоху нельзя себя вести благородно? Сама Дарья по крайней мере старалась…