О любви

Эдвин Ветру Наперекор застыл на месте с полуоткрытым ртом. Долго стоял он так, не шевелясь. Дрожа от холода. На ладонях выступил пот. Курлыканье попугаев гремело в ушах, будто усиленное динамиком, поставленным на максимальную громкость. Волна дурноты прокатилась по его телу, взметнув из желудка в рот сгусток желчи с полупереваренной пищей. Эдвин проглотил противный кислый комок, не закрывая рта. Комок спустился по пищеводу, но оставил изжогу. Эдвину хотелось громко кричать, но он лишь беззвучно шевелил губами. Пол закачался под ним. Стены выгнулись и подползали все ближе, ближе…

— Позвони, Эдвин… в полицию…

Голос донесся до него еле слышно, но это был голос Сони… Значит, она жива… Словно во сне, Эдвин поплелся в комнату. Соня лежала под диваном, обитым парчой, обхватив руками своего черного ньюфаундленда. Собака царапала лапами паркет. Судорожными усилиями Соня удерживала пса. Приникла к нему, зарылась лицом в густую собачью шерсть. Рыдания сотрясали ее тело, словно разряды тока.

Эдвин упал на колени. На четвереньках заполз под обеденный стол. Пес когтями царапал пол, бил об него хвостом.

— Соня… ты ранена? — прошептал он. — Не могу понять…

Голос изменил ему. Эдвин закрыл глаза. Сглотнул. Обхватил голову Сони руками. Ее щеки, мокрые от пота и слез, согрели его ладони, ее рыдания отдавались во всем его теле, разбегаясь по нему, как круги по воде.

— В полицию… позвони, — всхлипывая, повторила она.

— Что случилось у вас… кто это сделал?..

— Только не спрашивай… нету сил… Эдвин, милый… звони в полицию.

Новый шквал рыданий захлестнул ее, отчаянно прижималась она к мохнатой собачьей спине, словно надеясь спрятаться под шкурой пса. Телефон стоял на столике у окна, разрисованном вручную. Эту роспись в народном стиле Эдвин воспринял сейчас как насмешку. Он побрел к столику.

Надо было раскрыть телефонную книгу, отыскать в ней номер телефона полиции и правильно набрать цифры. Чтобы унять дрожь в руках, Эдвину пришлось укусить себя в палец.

— Проклятие… Проклятие… — закручивая карусель диска, Эдвин всякий раз беззвучно ругался про себя.

Наконец он услышал гудки. Ожидание длилось целую вечность. За первой вечностью потянулась вторая. У Эдвина бешено застучало в висках.

— Полиция!

Ответили! Будто камень свалился с сердца. Ни холода, ни тепла не было в голосе дежурного полицейского. И все же он позволял вспомнить о солнце, о вольных птицах в лесу, свежим ветром ворвался он в омут страха — как спасительный привет из другого мира. Облегчение, которое почувствовал Эдвин, мешало ему говорить.

— Алло! Полиция слушает…

Голос дежурного уже звучал настороженно.

— Приезжайте скорей!.. Таге Ольссон с женой убиты… похоже, их застрелили… Я почту доставил им… я сейчас с их телефона звоню… Они мертвые в кухне лежат… Оба мертвые…

— Имя? — оборвал полицейский поток его слов.

— Эдвин… Эдвин Киннунен.

— Личный номер?

"Этот проклятый личный номер для них важней жизни и смерти!" — подумал Эдвин, но тут же ответил:

— Семьдесят два ноль четыре ноль шесть тире пятьдесят двенадцать.

— Звонишь откуда?

Полицейский выговаривал слова медленно и спокойно.

— С хутора Таге Ольссона… из комнаты говорю…

— Не спеши. Где находится хутор?

— От лавки два километра надо ехать в гору, к лесу. А от того места, где ящик почтовый, свернуть на боковую дорогу…

— Куда ехать надо?

— Так я же сказал — к лесу! В гору ехать… от кооперативной лавки!

— Название населенного пункта?

— Омутсфорс.

— Не уходи. Дожидайся нас. Ничего только не трогай.

— Ради бога, скорей!

— Едем!

Разговор окончен.

Он вернулся к Соне, упал перед ней на колени. Руками обхватил ее голову, окунулся в ее отчаяние. Сжал щеки ее с такой силой, что заныли руки. Он не смел пошевельнуться из страха, что она его оттолкнет. Он хотел утешить ее. Ободрить ее добрым словом. Тщетно искал он слова, подходящие к случаю. Как мало на свете слов, мелькнуло в уме.

Соня беззвучно рыдала.

— Где же ты теперь будешь жить? — спросил он, сам не зная зачем.

Услышав этот вопрос, она отпрянула от пса. Удивленно вскинула голову и уставилась на Эдвина. К мокрым щекам прилипла собачья шерсть. Глаза ее были красные от слез. Собака отряхнулась и ринулась в кухню.

— Не знаю, — сказала Соня, — кажется, у мамы кузина есть…

Она сказала "есть", не сказала "была".

— Где она живет-то?

— Да там, за фабрикой, у поля ржаного, где по весне журавли пасутся…

Откинув с лица длинные пряди, она встала. Глубоко вздохнув, вытерла рукавом кофты глаза и всхлипнула. Отвернув лицо от Эдвина, быстро миновала прихожую и прошла на веранду. Эдвин — за ней. Попугаи вроде бы притихли. Пес в кухне надрывался лаем. Проходя мимо двери, сквозь солнечную полосу в прихожей, Эдвин старался не смотреть в раскрытую дверь, что вела в кухню. Однако своим внутренним оком он отчетливо видел всю картину, в мельчайших деталях. Ничто не ускользнуло от его глаз. Даже навозные мухи.