О любви и смерти

И не дожидаясь ответа, заключила его в объятия, чего не делала уже лет двадцать. Или даже двадцать пять. Словом, очень давно.

* * *

– Ужас не в том, что через четыре месяца я понял, что все сделанное надо выкинуть, забыть и не переписать даже, а начать заново, с нуля, – весело говорил он пять лет спустя. – И даже не в том, что, по уши зарывшись в эту абсурдную работу, я позорно выздоровел, не сдержал обещания помереть до конца года и навсегда подорвал свой отцовский авторитет. Ремиссия – штука загадочная, с каждым может случиться, это как в лотерею выиграть, никто не виноват. Настоящий ужас моего положения заключается в том, что когда-нибудь я все-таки умру. И если Эвка права, и на том свете действительно «тусуют» все умершие, мне придется отыскать среди них этого чертова Щуся. Сказать ему: «Привет, атаман Феодосий, сюрприз-сюрприз! Я написал о тебе много сказок, выложил их в интернет, народ читает, прикалывается, один чудак уже монографию настрочил, а какие-то киевляне мультфильмы по мотивам делать затеяли – все как ты хотел и даже немного лучше». И на глазах у почтенной публики – с моей удачей можно не сомневаться, что в первых рядах окажутся любопытствующие Гомер, Набоков и, предположим, Лотман, просто для смеху – начать читать, громко, вслух: «Сказка о том, как атаман Щусь с комиссаром пингвинов воевал».

Стрэнжырз инзынайт

– Strangers in the night, – поет Тома.

Ну, то есть, очень условно поет. Я не говорю «завывает» только по одной причине: Тома мой друг. Он мне дорог. Гораздо дороже какой-то там дурацкой истины. Поэтому давайте договоримся, что Тома все-таки поет. А не завы…

Все, проехали.

– Стрэнжырз инзынайт! Ыксчэнджынг глянсыз! – старательно выводит Тома.

Старательно – в том смысле, что пытается произносить слова с максимально ужасающим акцентом. Хотя чего тут особо стараться, у него и свой будь здоров.

Но Томе кажется, что если усилить акцент, будет гораздо смешнее. Он, в общем прав, первые пять секунд все так и есть.

Однако на «самсынгын ерайз» я ломаюсь. И говорю жалобным голосом мультипликационного поросенка, или например зайчика:

– Заткнись, пожалуйста.

– Никто не знает, что я здесь Фрэнк Синатра, – мрачно говорит Тома. И мстительно откусывает чуть ли не половину моей груши.

Отличное решение. Во-первых, лучше сразу отомстить обидчику, чем сидеть потом столетиями на берегу той нелепой реки, по которой вечно плывут чьи-то трупы. А во-вторых, с набитым ртом очень трудно петь. Практически невозможно! Поэтому я заботливо придвигаю к нему миску с черешней.

– Просто мне надо сосредоточиться, – объясняю я. – И собраться. А то как всегда забуду все нужное сразу. Включая заряжалку для телефона и чистые трусы.

– Только без паники, – говорит Тома. – Я тебе помогу.

Ох. Пожалуй, лучше бы он пел.

Но дело сделано. Тома усаживается на спинку дивана, дабы возвыситься. И принимает начальственный вид – как он себе это представляет. Будем честны, с начальственным видом дела у него обстоят даже хуже, чем с британским произношением. Но Тома уверен, что главное – стараться.

– Для начала, – важно объявляет он, – нам следует выяснить, в каком направлении ты собираешься отправиться.

– А то ты не знаешь. В Гданьск, к Янке. Мы с тобой уже сто раз туда мотались.

– На самом деле я – всего два. Но суть не в городе, а именно в направлении. Только от направления зависит, какие вещи обязательно должен взять с собой путешественник. Скажем, когда отправляешься на юг, следует брать шорты, темные очки, белые штиблеты и кусок гранита весом не менее трехсот граммов. Больше – можно.

– Каменюку-то зачем? – спрашиваю я, укладывая в сумку пакет с чистыми футболками.

– Ну как зачем? Чтобы прикладывая его к макушке и прочим интимным местам, охлаждать жар южного солнца и собственный пыл. Гранит – настоящий северный камень, суровый, честный и всегда холодный. На него можно положиться.

– Ладно, – соглашаюсь я. – Принято.

– Когда отправляешься на север, надо брать с собой лыжи, теплые одеяла, шерстяные носки, запасные рукавицы, водку и пустой мешок.

– Мешок? – рассеянно повторяю я, собирая с сушилки скудный урожай чистых носков.

– Конечно. Мешок для песцов.

– Которые случатся со мной на севере?

– Именно. И шкурки которых ты выменяешь на предусмотрительно взятую с собой водку.

– Договорились. А если на восток?

– Когда отправляешься на восток, следует брать с собой деньги. Загадочное место этот восток. Никогда заранее не знаешь, что там понадобится – сабля, ковер, медная джезва, три дюжины золотых колец, верблюжья упряжь, сборник юношеских стихотворений Мао Цзе Дуна, айфон последней модели или нарды, чтобы играть в них с заскучавшими пустынными джиннами. Поэтому лучше иметь возможность купить все это на месте.

– Звучит разумно. Однако эта информация мне не пригодится. Гданьск – почти строго на западе, смотри.

И я сую ему под нос карту Европы.

– С западом сложнее всего, – хмурится Тома. – Черт знает сколько барахла надо тащить с собой тому, кто отправляется на запад. Топор, нож, ружье, ноутбук и другие орудия промысла, трубку или папиросы…