О любви я молилась

Обязательный обман — умный разговор.

Сердце врет: «Люблю, люблю», — до истерики.

Невозможно кораблю без Америки.

Ничего у нас с тобой не получится —

Ты привыкла голубой мукой мучиться.

Видишь, я стою босой перед вечностью,

Так зачем косить косой — человечностью.

Тема песен, слова, — все это весьма плотно совпадает с моим внутренним состоянием: одна драма подчеркивает другую, внутреннее напряжение обре­тает форму, выходит наружу, звенит и вибрирует в воздухе. В этот момент я сильна, я — почти победительница.

Нельзя сказать, чтобы мое пение и песни не возымели никакого действия на Диму — ведь человек он чувствительный, да и драма в его душе такая же, как и в моей, и его жизнь ломается вместе с моею. Но, увы, тем не менее, наблюдая за Димой в эти дни и часы, я увидела, уловила во всех его повадках, действиях и словах некую жесткую внутреннюю обусловленность и зависи­мость от чего-то или кого-то иного — не от меня, не от нашей жизни, конечно же. И в этом была неумолимость и безысходность для меня. Я видела, что он по своему новому пути идет, как по железным рельсам катит, — такая предопределенность и зависимость от этого пути была в нем. И сам он — как железный паровоз на этом пути — смахнет с него не глядя любого, кто поме­шает, и не остановится — раздавит всех и вся, кто на этом пути попадется. И я видела, что мне его с этого пути не свернуть. Им уже управляет другая сила, выше, чем все происходящее вокруг, и превосходящая все мои возмож­ности, мыслимые и немыслимые.

Наличие у него любовницы Дима отрицает категорически, невзирая на факты: «Нет у меня никого!» При указании ему на все те промахи, которые характеризуют мужчину, ведущего двойную жизнь, Дима злится или корчит обиженную физиономию, заявляя, что у меня поехала крыша и жить так невы­носимо. Уходит к себе в комнату, иногда хлопнув дверью, и начинает смотреть кино, ясно давая понять, что я со всеми моими заморочками ему малоинтересна.

При этом в моменты отдушин и примирений Дима твердо стоит на своем: никаких романов у него нет, я по-прежнему одна-единственная у него. Ну, а любовь, а чувства? Если они и изменились — так я сама их из него вышибаю своим поведением и отношением. Он-то со мною расставаться никак не соби­рается, если только я сама чего-либо не утворю; в общем, мой муж по-преж­нему готов быть со мною вместе до победного конца, то есть до могилы.

Удивляюсь тому, как тверды и непоколебимы мужчины во лжи; как стойко прикрывают своих любовниц и свои отношения на стороне. И не подловить их, не выкурить, как пчел из дупла. Такая верность любовницам наблюдается, такое. джентльменство. Вон где их настоящая душа вибрирует всеми фибра­ми — на стороне, не дома!

Неожиданно сломавшаяся жизнь ломала волю, характер.

Несколько раз хотелось напиться, несколько раз я доставала бутылку водки, давно заброшенную в бар. Бутылка была куплена на случай неожидан­ных гостей. Доставала и разливала по рюмкам, предлагая Диме составить мне компанию. Выпивала с удовольствием, с наслаждением — одну рюмку, вто­рую, третью. Хорошо поняла, прочувствовала, что значит «хотеть выпить». И почему выпить хочется.

Вино мы с Димой пили довольно часто, то, которое я привезла из Италии, хорошее, добротное. А когда оно заканчилось, восстанавливали запасы, как правило, в фирменном магазине и уж не самое дешевое брали. Обычно за обедом или за ужином выпивалось по полбокальчика, да и не каждый день, а под настроение, иногда. В общем, два-три раза в неделю, не чаще. Водку мы оба не любили, пили ее крайне редко. Но в нынешнюю изнурительную осень стали «прикладываться» — не из любви к продукту, а чтобы смягчить. мне — боль, а ему. напряжение, наверное. Думаю, что выпивал он со мною просто за компанию и не слишком охотно. Думаю, что дома ему было непри­ятно и тяжело — он отбывал повинность. А на самом деле он был влюблен и счастлив — тем неопределенным счастьем, которое может дать любовь, происходящая во лжи, в напряжении, в постоянном изворачивании и вывора­чивании себя. Ведь дома — разруха. А на работе — любовь! Пусть запретная, пусть ворованная, пусть урывками да украдками. Ну, а любовница его — я ведь выяснила позже — очень молодая женщина. На полгода моложе его доче­ри. Короче, седина в голову — бес в ребро. Правда, невзирая на молодые годы, дивчина с крепким характером. Держит «добро-старо-молодца» в ежовых рукавицах. Свою семью рушить не собирается, с мужем своим расходиться и не думает. Какое уж тут счастье, когда Дима привык у ног своей возлюблен­ной дамы находиться денно и нощно в прямом и переносном смысле слова! Во всяком случае, так было со мною.

...В общем, водка стала появляться на нашем столе и по праздникам, и по будням. Конечно, я не упивалась и не напивалась. Это был мой способ смягчения душевной боли и. ну, чтоб не стучаться головой о стенку, чтоб не выброситься в окошко.