О любви я молилась

С этими предметами ему не хочется расставаться, и потому он спрашивает: «А можно, я возьму этот кинжальчик? А лыжную шапочку?» Мне становится не по себе от этих вопросов, в них тоже заложена какая-то окончательность, бесповоротность. Все выпрашиваемые вещи мне самой пригодились бы, да и нравятся они мне, иначе я их не покупала бы, однако я соглашаюсь отдать их без колебаний, демонстрируя Диме со всей открытостью и искренностью свою приязнь. Только вот воспринимает ли он мою благожелательность в том ракурсе, в каком я сама ее вижу? «Надежда умирает последней.» — и я втайне рассчитываю на то, что Дима оценит, если не сейчас, то потом, мою щедрость и благородство, мое доброе к нему отношение. Говорю ему, словно на шею бросаюсь: «Бери, конечно». Возможно, подсознательно я надеюсь, что вещи, которые нас связывали в нашей общей семейной жизни, будут эту связь хранить и впоследствии, или даже они ее восстановят, возвратят. Да и вообще, мне для него ничего не жалко: все эти вещички — это такие мелочи в сравнении с тем, что утрачено! Пожалуй, муж хорошо понимает мое состо­яние и слегка этим злоупотребляет. Мне же он демонстрирует отношение по сути противоположное, поскольку от него мне в подарок не достается ниче­го — никакой самой завалящей мелочишки. Дима ничего мне не оставляет! А мог бы, мог бы! Он также мог бы сделать красивый жест в сторону еще недавно «безмерно любимой»! Ну почему бы не оставить хотя бы пару-трой­ку видеокассет — пустых или с затертыми до зубной боли фильмами? Дима знает, как я в них нуждаюсь, — для последующих записей. К тому же, все эти фильмы он знает на память! Но нет. Такая простая и благородная мысль ему и в голову не приходит. Тогда я сама иду к нему в качестве просителя. Робко интересуюсь: «Можно мне взять на какое-то время кассету номер две­надцать — я там фильм не досмотрела?» — «Хорошо», — помечает кассету в блокноте. Прошу еще пару-тройку кассет — что посмотреть, что переписать. Дима коротко соглашается, не уточняя срок: «Ладно». Помечает кассеты в списке, при этом на меня не смотрит.

Проходит время, и мы встречаемся по поводу ранее оставленных мне ви­деокассет — я их ему честно возвращаю. Мне неприятно и обидно это делать, неприятно еще раз убедиться в том, что я уже не та женщина, к ногам которой еще недавно слагались не только ахи, розы, мимозы и эти видеокассеты, но и многое другое. Однако эта обида — еще не самое главное мое огорчение от нашей встречи. Неприятной неожиданностью становится разговор, который Дима заводит по поводу нескольких своих крупногабаритных вещей, остав­шихся в моем пользовании. Практически все это — рухлядь, которую некогда он сам не знал куда девать. Во-первых, это маленький и очень старый холо­дильник. Он был отвезен ко мне на дачу в лето нашего знакомства и простоял там все четыре года нашей совместной жизни. Тогда же на дачу была вывезена и старая деревянная кровать Диминого покойного отца. За холодильник «мой бывший» просит шестьдесят долларов, за кровать — двадцать, а еще у меня дома находятся две его маленькие застекленные книжные полочки — за них он запрашивает тридцать «зеленых». Дима говорит, что я должна заплатить ему за эти вещи, иначе он их у меня заберет. От такого поворота дел, от его мелочности и жадности я не просто в растерянности, я — в шоке! Мне крайне обидно и удивительно выслушивать такого рода ультиматум, к тому же соль сыплется на совершенно открытые раны! Справедливость, ау, где ты? Четыре года Дима жил у меня дома, пользуясь всем моим имуществом, и даже жиров­ку не оплатил ни разу, ибо я полагала, что раз квартира моя, то я и должна за нее платить. Правда, он исправно вносил квартплату за квартиру своей мате­ри. Кажется. Во всяком случае он так утверждал, но однажды проговорился, что все свои расходы его мать оплачивает сама.

Обиднее всего было то, что лишь полгода назад моя подруга Ольга предложила мне бесплатно забрать у нее отличный большой холодильник, который был лет на двадцать «моложе» маленькой Диминой «клячи». Я отка­залась тогда — со скрипом! Колебалась долго, но решила лишнего не брать, не жадничать: ведь два холодильника на даче — куда их впихнуть? Или при­шлось бы возиться с ними — «делать рокировку»: один вывозить, другой привозить — погрузка, транспортировка — ну его, лучше не заморачиваться! Скрепя сердце отказалась от выгодного предложения, от хорошего холодиль­ника. Знала бы я, чем дело кончится! Приходится теперь за это старье пла­тить — вынуждена, заставляет. При этом цену загнул бессовестно, пользуясь моим безвыходным положением, напирает: «Тебе в комиссионке другой холо­дильник покупать да перевозить — дороже выйдет, да и хлопотно». Я и сама это понимаю, приходится соглашаться.