О любви. Истории и рассказы

А вот этот с полевыми – не мой, Элка. Не мой. Катьку тут все любили. Помню, она как сядет за фортепьяно, так у нас под окнами такая публика собиралась! И стоят, слушают. А я в самом первом ряду, самый преданный слушатель.

«Элка-Катька-Элка-Катька», – шептала себе под нос Эллочка. А глаза влажные.

Ну, Элка, ну ты чего. Жаль, конечно. Такая у вас семья была. Да как-то все, видишь, расстроилось после Катькиного ухода. Ты ж вон поступать должна была… Ай! Ну ничего, Элка! Ты же мне как сестра. Уж я за тобой присмотрю. Да как не присмотреть-то. Вы с ней похожи – жуть! Я тебя увидел, чуть не заплакал. Думаю: «Вон! Катька!» Ей-богу, как Катька. Только худенькая совсем. Ну ничего! Встанем на ноги, Элка! А то без этого как? Я бы потом Катьке уже на том свете в глаза б смотреть не смог.

И он обнял ее. Прижал к горячей звериной груди с такой силой, что еще чуть-чуть – и сломает сестренку своей горячо любимой.

А Эллочка плакала все сильнее, уже хлюпая вздернутым носиком. Пальцами цеплялась за рукава его рубашки и прислушивалась, не участилось ли Мишкино сердцебиение. Но оно, несмотря на пылкий жаркий голос, давно замерло. Казалось, сердце его остановилось в тот же день, что и Катькино. Эх, Элка, как же вы похожи, а. Как же похожи. Катька и Элка – две сестрицы. Найдешь тут себе все – выучишься, семью заведешь. Гляди и полюбишь кого.

А Мишка всегда такой – будто мысли чужие слушает.

– Мишк, ты меня Элкой не зови.

– А как тогда?

– Эллочка.

Мишка сложил губы по привычке, будто снова хотел воскликнуть: «Элка!» Будто было еще кому, как тогда в первый раз, крикнуть: «Катька!» Будто сидела еще на скамье в густом ботаническом саду выпускница с толстой тургеневской косой. Будто рисовал еще ее профиль, будто пытался еще обменять его на имя – настоящее или выдуманное. «Катерина», – сказала бы она, а он ей уже спустя неделю, в конце жаркого мая в душном школьном актовом зале под гул аплодисментов: «Катька!»

Тут же одернул себя. Понял все. И оба они плакали, обнявшись, от невозможной любви под ту самую молчаливо-застывшую в воздухе элегию Рахманинова, которую когда-то играла Катька на своем выпускном.

Любовь Рожкова. Марсель

Я мечтала куда-нибудь уехать – убежать от несчастной любви. Мне надоело страдать и по ночам плакать в подушку.

Мои страдания грозили затянуться надолго, но тут, можно сказать в самый разгар трагедии, меня позвали в гости родственники из Дагестана, и уже через неделю я сходила с поезда на раскаленный перрон махачкалинского вокзала.

Печальное прошлое я решила похоронить и еще в поезде навела жуткую красоту: глаза, губы, прическа – все было ярким и броским, хоть сейчас на бразильский карнавал. Мне хотелось произвести на родню неизгладимое впечатление, и я своего добилась! Тетя зажмурилась и побледнела, а дядино лицо стало суровым и непроницаемым. Видать, настолько обалдели, что и слова сказать не смогли.

За те несколько минут, что мы шли к дядиной машине, я поняла, что Дагестан то место, где меня оценят. Все мужики просто столбенели и, открыв рот от восхищения, не могли отвести от меня глаз. Воодушевленная успехом, я, только прибыв на место, собралась на пляж. Надела сарафан с голой спиной, босоножки на шпильке и, довольная собой, выплыла в гостиную, напевая:

Как мне близок и понятен
Этот мир – зеленый, синий,
Мир живых прозрачных пятен
И упругих, гибких линий…

Тетя нервно сглотнула и в ужасе спросила:

– Боже мой, что это?!

– Это стихи Максимилиана Волошина, я их на музыку положила, – с гордостью ответила я.

– Да нет, – воскликнула тетя, – ты что, вот так и пойдешь?

– Никогда! – воскликнул дядя. – Я за нее несу ответственность перед братом! А если она в таком виде выйдет, то домой уже вряд ли вернется.

Тогда тетя, стараясь меня не обидеть, объяснила, что Махачкала – город восточный, а Восток, как известно, дело тонкое. Из ее деликатной пространной речи я поняла, что уж попала, так попала! Одной на улицу не выходить, глаз не поднимать, внимания не привлекать, в общем, быть как Гюльчатай, иначе неправильно поймут.

– …Ты смой краску, – закончила тетя свой душераздирающий монолог, – набрось кофточку на плечи, и я тебя провожу!

Не успела я улечься на полотенце и вдохнуть запах моря, как увидела высокого брюнета, направляющегося ко мне с огромной дыней под мышкой. Дыня совершенно не вписывалась в образ, но я решила не придираться. Я приветливо ему улыбнулась и в расчете на взаимопонимание продекламировала:

Из страны, где солнца свет
Льется с неба жгуч и ярок,
Я привез тебе в подарок
Пару звонких кастаньет…

Брюнет остановился в некотором недоумении, положил рядом со мной дыню и, осмотрев меня масленым взором, произнес: «Па-ачэму такой красивый дэвушка мало загорэла, а?» Таких брюнетов ко мне за день подкатило штук десять, и все – с одинаковым текстом.