О любви ко всему живому

На хрен, любовь моя, на хрен. Я не только человек, но и женщина, я нуждаюсь в любви. Эта работа будет стоить мне крови, но Тебе нечем ее оплатить, потому что Ты не можешь дать мне то, что я хочу.

На хрен, любовь моя, на хрен».

Иду я недавно по улице и раздумываю, о чем только и могу думать в последнее время. И прихожу к выводу, что по всем законам добра и красоты должна мне подвалить немереная компенсация за нынешнюю мою потерю и последующие страдания. Либо, думаю, творческий какой прорыв случится, либо деньгами дадут. И захожу с этими мыслями в супермаркет, а там кассирша, ввиду отсутствия мелочи, прощает мне «два пятнадцать». И это все?!

Помню, однажды ночью после смерти Х я в очередной раз рыдала на груди у Тины, и вдруг меня осенило. Я подняла залитое слезами лицо и срывающимся голосом сказала: «Он был хомячок! Они короткоживущие, только успеешь полюбить, как они мрут!» – и снова зарыдала. Надо, конечно, сделать скидку на стресс и четыре утра, но что-то в этой идее было. Например, я никогда не связывалась с винтовыми по той же причине – едва привыкнешь, как он уже утонул в поилке… то есть печень сгнила или сердце остановилось. Сейчас вот оказалось, что бывает любовь-хомячок, точнее, отношения-хомячки. А любовь – сука, ее в поилке не утопишь. Можно, конечно, привязать ей кирпич на шею, но боюсь, что получится, как у Карлоса с Доном Хуаном:

«Карлос. Если бы я приковал себя тяжелой цепью к этому большому камню, я бы смог летать тогда?

Хуан. Тогда бы тебе пришлось летать с этой тяжелой цепью и большим камнем».

Все то же самое и еще кирпич.

Встретились, держась за руки, дошли до метро – в молчании. У турникетов легко поцеловались, невинно и слепо огладили друг друга через одежду – для узнавания, для запоминания. Каждый наскоро пробежал руками по чужому телу, проверяя: цело, в порядке, все ли на месте? В принципе на месте все, кроме любви. Ничего значительного не прозвучало и не произошло за короткое время до поезда. Только быстрый обмен нежностью, гарантированной предыдущими отношениями. Наши ладони, имеющие опыт друг друга, не могут не излучать тепло. Такая простенькая ловушка: всегда знаешь, куда пойти, чтобы тебя вспомнили, приласкали и предоставили обязательный минимум общности. Всякий одиночка попадается на эту возможность – быстро, недорого, наверняка. На такой гуманитарной помощи можно протянуть полжизни. К счастью, я слишком хорошо помню, как это было по-настоящему. Я лучше потрачу еще немного сил, чтобы начать все сначала – с кем-нибудь другим.

Тина сказала, он грустит. Прячет лицо, когда она говорит обо мне. У него не клеится работа. Он не общается ни с кем. Та девушка появляется у него дома не очень часто. Это, кажется, ненадолго…

И тогда я позволяю себе посмотреть в никуда: он скажет «возвращайся», а я подойду очень близко и ничего не скажу, даже думать перестану, потому что – запах, тепло от его плеча, дурацкая рубашка в белый цветочек и кожа совсем рядом. Можно даже заплакать, если захочется, но не захочется, потому что наконец-то все станет хорошо. И когда мы доберемся до постели, я первым делом засну рядом с ним, потому что безумно устала за это время. И только потом, когда проснусь и услышу, как он дышит рядом, я осторожно, чтобы не обжечься, загляну в его лицо, потому что глаза мои тосковали без его красоты и были как слепые. А чуть позже я протяну руку, прикоснусь подушечками пальцев, а потом очень медленно, ведь мои руки заледенели без его огня, позволю ладоням наполниться, вспомнить его тело постепенно – чтобы не обжечься. И он, наверное, проснется, и тогда уже мое тело, которое сейчас корчится от одиночества…

Но в этом месте я обычно вспоминаю его голос, однажды произнесший: «Эта девушка… со мной никогда такого не было, это наверняка, я и не знал, что так бывает, – настоящая любовь». И понимаю, что у меня очень хорошая подруга.