О любви ко всему живому

Нет, завтра я поеду танцевать. Решено, надену самые обтягивающие брюки и отправлюсь вертеть задницей в «Ротонду». Под этно и босиком. Возьму с собой травы и не вернусь до утра. Да куда угодно, только бы одной. Не разговаривать, не созваниваться, не искать. И, черт бы побрал эту жизнь, не ждать. Ничего с собой не возьму и никогда не вернусь.

Я не говорю, что это была самая долгая весна в моей жизни, самая счастливая, самая-пресамая. Нет, это была единственная весна. Никогда прежде не видела я ни вешних вод, ни солнца, ни пористого снега, ни первых листьев, ни белых цветов – ни одну из этих пошлых примет я не пускала в свое сердце прежде. Никогда не отмораживала щеки на предрассветном мартовском холоде, возвращаясь со свидания (этот мороз отличается от зимнего, как апрельское похолодание от ноябрьской оттепели). Никогда не видела таяния льдов на Неве и обнажения земли на Лосином острове. Никогда не бегала по зеленому лугу в длинном белом платье. Никогда пятнистая борзая, вышедшая из реки, не окатывала меня брызгами. Никогда смуглый мужчина в белой рубашке не рассказывал мне о прошедшей любви, глядя на воду. Никогда и ни с кем мы не были столь красивой парой.

Ну а потом, потом…

«Как никогда в жизни» – заключительная серия.

Меня не оставляет чувство, что я попала в мексиканский сериал. Я, пожалуй, напишу о последней встрече Артуро и Лусии.

На предыдущей неделе мы виделись один раз, на прогулке с друзьями. Слишком много дел у него в последнее время. И вот я пришла к нему в студию, где заканчивались какие-то рекламные съемки.

Ожидая, читала Сильви Жермен, как раз дошла до рождественских мистерий на игрушечной железной дороге. Потом мы выпили чаю, проводили народ и пересели на диван. Он устал, его ждала ночная работа, поэтому я старалась быть всего лишь нежной. Но естественно, все постепенно произошло – среди фиолетовых шаров, оставшихся после съемки. Потом мы долго, почти бесконечно обнимали друг друга, и я вдруг почувствовала его печаль. В опущенной голове, в очень легких прикосновениях рук, которые вдруг сменялись судорожной хваткой, в неровном дыхании. И, конечно же, спросила:

– С тобой все в порядке?

Он молчал, и я поняла, что не все. Черт, я столько всего успела передумать за эту мхатовскую паузу. Залез в долги. Снова начал ширяться винтом. Проблемы со здоровьем. Подцепил какую-то заразу. Что???

– Я влюбился.

А, тогда порядок, в меня, наверное. В кого ж еще?

– Я сразу понял, это настоящее, как никогда в жизни. Мы познакомились пару недель назад…

А я почувствовала, что снизу вверх какой-то ледяной нож или просто холодная рука провели между нами и оборвали все нити, все тепло, которое нас соединяло. Поверите ли – я перестала слушать. Мне больше неинтересно было. Кто она, как зовут, откуда взялась. Я услышала одно: он не любит и никогда не полюбит меня. Жизнь окончена, нужно уходить. Вот, все как заказывала: и слова он нашел недвусмысленные, и уязвимостью я насладилась выше крыши, и одна.

Как все… предсказуемо, очевидно, естественно и… непоправимо.

Мне даже больно не было. Это как смерть, как рождение – неизбежно, не нарочно, иначе нельзя. Я чувствовала только печаль, безмерную, как океан, всепоглощающую печаль. Теперь я знаю, каким будет мой личный ад – вода и бесконечная печаль. Вот куда я попаду, если буду плохой девочкой.

Он провожал меня к метро, а я была уверена, что оставляю след за собой, небольшие капли крови на асфальте. Не знаю зрелища прекраснее, чем красное на сером. След казался мне настолько очевидным, что даже неловко стало: люди подумают, будто у меня месячные. Но он ничего не заметил.

В вагоне мне ничего не оставалось, кроме как открыть книгу. Я нашла страницу, на которой остановилась, заново перечитала кусочек про Рождество и перевернула лист. Без тени пафоса я поняла, что между этими двумя абзацами закончилась моя весенняя любовь, моя жизнь, сжавшаяся между началом марта и концом мая. Я читала эти строчки еще счастливой и вновь перечитываю – несчастной. Еще одна моя жизнь закончилась – на странице 83.

И все-таки – как никогда в жизни. Однажды он сказал: «Счастье», – и я вдруг поняла, что это такое. Слово, которое я столько лет бросала партнерам и получала обратно, как пинг-понговый мячик, – легкое, белое, сухо стучащее слово, это совсем не оно. А вот солнце и фиолетовые молнии – да, пожалуй.

«Бразилию» Апдайка я прочитала после того, как нашли Х. В восхитительном финале, когда у Изабель погибает муж, она вспоминает рассказ, прочитанный в юности, «о женщине, жившей очень давно, которая после смерти любимого легла рядом с ним, пожелала умереть и умерла. Она умерла, чтобы показать силу своей любви». И вот она, Изабель, ложится рядом с телом на землю… нет, глупо пересказывать: