О любви. Тема с вариациями

Нет, не совсем так. Иной раз на излюбленный вопрос женщин: «ты меня любишь?» — давал утвердительный ответ, для убедительности сопровождая его необходимыми словами и действиями. Но чтобы сам, по своей инициативе и по полной программе, стоя на коленях или в еще какой театральной позе — нет, такого не случалось. Может, если б не спасовал когда-то, все было бы иначе?

…Как я уже говорил, пожилая дама, отвадившая его от театра, была неопределенного возраста. Пожилым и неопределенным ему казался тогда любой возраст, превышающий тридцать пять лет. Недавно он с удивлением обнаружил, что именно после этой цифры в глазах нынешних девушек начинаются мужские преклонные годы, когда возраст поклонника уже не имеет значения — какая разница, сколько лет престарелому кавалеру, сорок или шестьдесят.

Зато никто не ждет от него любовных объяснений, их давно ни от кого не ждут.

Служебный роман. Штамп

Артисты «Современника», рассказал мне Михаил Ж., во время спектаклей или, кажется, репетиций выходили на лестничную клетку покурить и полюбоваться видом на соседнее здание. В нем располагалось какое-то НИИ или КБ, и в одном из окон по вечерам всегда горел свет. За окном под портретом вождя (видно, дело происходило в красном уголке) после работы оставались двое, он и она. Естественно, их разговоры не были слышны, и актерам приходилось импровизировать, озвучивая реплики.

Изо дня в день (в те годы такого рода события развивались не столь стремительно) на одной сцене разыгрывалась инсценировка служебного романа, а на другой — ее озвучание. В конце концов наступила развязка, в кабинете погас свет, а спустя какое-то время мужчина подошел к окну и зажег сигарету.

«Ну, это уже штамп», — припечатал банальную мизансцену один из наблюдателей, Валентин Г.

Хорошая девочка Лида

Лида работала в машбюро, училась на заочном и отличалась от остальных машинисток разве что особым взглядом, бросаемым ею на руководящих мужчин от замначальника подотдела и выше. Я сам млел от этого обещающего взгляда, но в силу трусливого характера не решался окунуться в него, опасаясь последствий. Тем временем девочка подросла, превратилась в дипломированную красавицу и обрела то, на что никак не могла рассчитывать, — внимание первого лица и случившееся с ним впоследствии помутнение рассудка.

Глава ведомства был не из робких. Крепкий и здоровый, несмотря на свои семьдесят, с крутым нравом — мог в назидание другим уволить провинившегося, а мог за дело и наградить по-царски.

Однажды он отчего-то захотел приблизить меня к себе, избрав в личные помощники, и, не допуская мысли об отказе, стал знакомить со своей номенклатурной биографией, цековским прошлым, семейным положением, особо упомянув супругу, ее привычки и какие-то там потребности. Лишь скорый уход в науку спас меня от возможных неприятностей за непослушание. А помощником стал мечтавший об этой должности Александр В. Так вот, похоже, ему (министру, а не помощнику, хотя помощнику тоже) не удалось уклониться от Лидочкиного взгляда.

Вскоре она стала заведовать машинистками и получила от министерства однокомнатную квартиру. Правда, злые языки утверждали, что в силу большой занятости министр не всегда имел возможность эту квартиру посетить и потому иной раз приходилось довольствоваться комнатой отдыха (была такая на задах кабинета всякого уважающего себя начальника).

Спустя какое-то время, несмотря на юный возраст, Лида возглавила управление делами всего министерства. Начиналась перестройка, был повод выдвинуть молодую кадру. Отныне от нее зависел доступ к телу, перед нею заискивали, в ее новый кабинет приходили порешать вопрос и просто полюбезничать высшие чины, сплошь мужчины.

Собственно, у нас была всего одна руководящая дама, так та вмиг потеряла свое влияние заодно со спесью. Вернувшись из отпуска и не разобравшись в произошедших за время ее отсутствия изменениях, она накинулась на Лиду, к тому моменту наложившую ручку на дефицит, с претензиями по причине не доставшегося талона на финские сапоги (в министерстве как раз случилась выездная распродажа).

Холодно выслушав пламенную речь обойденной сапогами, Лида прервала ее на словах: «Что вы себе позволяете!» «Нет, это вы себе что-то не то позволяете, — сказала она, постепенно повышая голос. — Вам не дали талон, и правильно сделали. Скоро будет новая распродажа, и вам вновь его не дадут. И нечего тут…»

Когда мне пересказывал этот диалог неслучайный свидетель, я представлял себе лицо дамы, которая еще недавно могла стереть Лиду в порошок. А тут пришлось утереться и почаще позванивать в Комитет советских женщин, где она числилась в какой-то комиссии — с тем чтобы поскорее поехать за кордон прибарахлиться.