То был риторический вопрос, не требовавший ответа. Тем более, как оказалось, ее и так выбрали для выполнения секретного задания, о котором никто не должен знать, и даже награды, если она их заслужит, нельзя будет носить на ее замечательной груди.
После короткой
Квартир, собственно, было две. Одна, с библиотекой и аудиозаписями Вивальди. Туда она под видом дочки профессора, уехавшего в Кисловодск, приглашала интеллектуалов из оппозиции. Вторая — «папы-генерала». Сюда приходили депутаты и другие чины, и телевизор включался сразу на канал «Шансон-ТВ».
Другие девушки в ее университетской группе вели похожий образ жизни. Иногда у нее возникало подозрение, что и они служили по тому же ведомству. Дело же было в традиции — те, у кого брали интервью, издавна накидывались на корреспонденток прямо в своих кабинетах, хотя попадались и сибариты, стремившиеся к досугу в более приспособленных местах. И те и другие искренне обижались, если их боевой настрой не находил в девушках понимания.
С полковником Пышка (под таким именем она проходила по отчетности) встречалась нечасто. Секса у них больше не было. Ничего личного. Она как-то раз по доброте душевной предложила, на что тот с видимым сожалением ответил: «Не имею права». Вот когда ее задание будет выполнено, тогда другое дело. Тогда вообще жить станет лучше, потому что страной будут управлять люди чистые и высоконравственные, которых так недостает в нынешней элите.
Тем не менее час «Х» вначале пробил не для ее представителей, а для так называемой
Желая упредить грядущее разоблачение, оппозиционеры сами стали признаваться в прелюбодеянии, упирая на то, что к нему толкнул их антинародный режим. Один поведал публике о принесенном в церкви покаянии. Другой, напротив, хорохорился, уверяя, что вместе с Лялей имел в виду эту власть. Впрочем, то было хорошей миной при плохой игре.
Когда никто уже не сомневался, что оппозиция думает не о судьбах родины, а о собственных утехах, наступил черед начальства. Первый ролик был об одном из думцев — в самый интересный момент зазвонил его мобильник, и он известным всей стране бархатным голосом ответил звонившему: «Вот доупотреблю девушку и перезвоню». И, разумеется, никто не удивился возникшему следом крупному плану знакомого лица девушки. Все уже привыкли к появлявшимся изо дня в день новым записям, где важные люди, разоблачившись, вытворяли с ней черт знает что.
Сами они воспринимали происходящее философски, понимая, что на то была высшая воля. Лишь у одного нервы не выдержали ожидания неминуемого, и он побежал сдаваться, да и то из-за боязни жены, на которую когда-то переписал все награбленное.
Правда, появились и самозванцы, объявившие, безо всяких на то оснований, о пользовании Лялей — для повышения собственного рейтинга.
Вооружившись плакатом «Блядуны», Думу стали пикетировать представители молодежного движения, известного сходками на берегу великой реки и оставленными после них свалками из использованных презервативов — маяками для местных рыбаков.
Выступления продвинутой молодежи повлекли за собой снятие депутата с бархатным голосом да двух губернаторов-долгожителей, возраст которых не сказался, однако, на характере проведения досуга.
В Интернете дольше не могли успокоиться. Поначалу обсуждали особенности интимной жизни скомпрометированных и мечтали, чтобы их самих
Лялю-Пышку из газеты уволили, а знакомые стали сторониться. Но она все равно ходила по университетским коридорам с высоко поднятой головой, до тех пор, пока в рамках нацпроекта борьбы за нравственность журфак не закрыли как рассадник разврата.
Спустя полгода, когда все стихло, ее пригласили в один из подъездов большого дома в центре Москвы, где располагалась штаб-квартира молодежного движения, того самого. Там ей вручили загранпаспорт и бумагу о приеме на учебу в Оксфорд в составе группы одаренной российской молодежи. «Когда все это кончится, — шепнул девушке сидевший в президиуме собрания полковник, — стране понадобятся образованные люди».