О людях и ангелах

Памятливый старичок стушевался, как-то незаметно стёрся из виду, да и с солянкой уже было покончено, когда к харчевне «У мамусика», спугнув разнежившегося кота, подкатил серебристый, в цвет могильной оградки, микроавтобус и встал левым бортом перед входом. За рулём сидел крепыш с тяжёлой челюстью, но без лица (солнцезащитные очки, козырёк бейсболки), больше внутри ничего было не разглядеть – стёкла автобуса чернели плотной тонировкой. Двигатель крепыш не глушил и выходить, похоже, не собирался. Я наблюдал за гостем в окно с тревожным чувством – на водительской двери красовалась о чём-то смутно мне напоминающая эмблема: то ли лягушка, то ли жаба со странным выростом в виде шипа, торчащим из её головы, как зуб нарвала. С правого борта автобуса лязгнула отъехавшая по пазам дверь, и из-за серебристой тушки появился упругий парень со спортивной сумкой на плече, как и крепыш за рулём – в тёмных очках. Войдя в заведение и даже не взглянув в нашу сторону, он положил сумку на стул возле свободного столика (всего столиков в скромном зальчике было пять, и все, кроме занятых нами двух, – свободны), после чего направился к прилавку, за которым оставшаяся в одиночестве толстушка-буфетчица скучала с бюллетенем волшебного экрана в руках.

Я оглянулся на товарищей: Рыбак, Одихмантий и Мать-Ольха, что-то весело обсуждая, разделывались с поджаренными до хрустящей корочки цыплятами, Нестор брезгливо ковырял вилкой судака по-монастырски, и только Брахман с Князем, забыв о еде, смотрели в окно на микроавтобус. Брахман и вовсе имел такой вид, будто в действительности уже покинул нас, оставив ещё на какое-то время за столом свою фантомную телесную оболочку – так остаётся запах духов на месте, где уже нет женщины, которой этот запах принадлежал.

– Что там за тварь – на дверце? – спросил я товарищей, мучимый ускользающим воспоминанием.

– Это жаба-рыбокол. – Князь был расслаблен, как плеть перед ударом.

– Что? – встрепенулся сидевший спиной к окну Рыбак и, хрустнув позвонками, бросил через плечо взгляд.

Ну конечно! Жаба-рыбокол – тотем зеленцов. Как можно забыть об этом? Однако же скучавший за баранкой тип с тяжёлой челюстью вовсе не походил на собрата той недозрелой шатии, что повстречалась нам на берегу Озёрны.

В этот момент упругий парень вышел из дверей харчевни и скрылся за автобусом. Лязгнула с правого борта дверь, автобус тут же тронулся с места и, мазнув по глазам слепыми, полустёртыми номерами – так подсекает взгляд проплешина в ковре, пропажа буквы в слове, – по покатой траектории вывернул на дорогу.

– Опасно, – сказал бесстрастно Брахман.

Я обернулся – буфетчицы за стойкой не было, наверное, отправилась на кухню. Спортивная сумка лежала на стуле за соседним столом.

– Уходим! – твёрдо, как имеющий право, скомандовал Князь. – Быстро!

Даже Мать-Ольха не попросила объяснений, нежданно явив отменную прыть. С грохотом повалились на пол отброшенные стулья – мы кинулись к дверям, кубарем скатились с крыльца и оказались на улице. Отступая к машинам, стоявшим под деревьями на краю двора, я бросил взгляд назад, на славную харчевню «У мамусика», и тут ангелы, переключив тумблер времяпротяга, пустили просмотр в замедленном режиме. Над нашими следами взвилась и не хотела опускаться сизая пыль. Застыла, сонно помахивая крылами, в прозрачной массе воздуха зелёно-бронзовая стрекоза. Стёкла в широких окнах заведения, отражая запрыгавшие на них блики света, начали вздуваться, будто это был полиэтилен, парусящий на неспешном ветру, по их поверхности, всё плотнее и плотнее оплетая выдуваемые изнутри линзы, побежали белые паутинки, потом в полной тишине стёкла лопнули, рассыпались, и из окон, опережая лениво зависшие осколки и вырванные из проёмов рамы, хлынул поток огня. И только после этого, сбивая нас с ног, по замершей тишине тугой оглушительной волной ударил гром земной.

Без свидетеля

Бригад-майор 1-й Сибирской эскадры военно-воздушного флота кочевой Русской империи Буй-тур Глеб обозревал из стеклянного фонаря трёхпалубного сторожевого дирижабля расстилающиеся внизу зелёные холмы предгорий. Бригад-майору исполнилось недавно тридцать, он родился под знаком Овна, в год Вепря, в день Волка, в час Скорпиона. Он был убеждённым евразийцем с железной волей, холёными усами и поющим сердцем – любимцем женщин, весельчаком, сочинителем озорных баллад и завсегдатаем Грушинского фестиваля, исповедующим национальную идею в виде любви, всеобщих объятий и песен у костра. Кроме того, он был сторонником запрета презервативов, дабы кара могла настигнуть грешников, и страдал лёгким комплексом полноценности – при виде человеческих увечий, уродств и неприкрытой глупости бригад-майор терялся, стыдясь собственной стати, достоинства и здоровья.