О людях и ангелах

Постепенно пейзаж вокруг менялся. Обойдя по дуге Москву с запада, наш маленький караван вылетел на трассу «Дон» и теперь устремился строго на юг, за тяжёлую, как ртуть, ленту Оки, прямо на царившего надменно в начисто протёртом небе ослепительного и животворящего Атона. Столичная земля осталась позади. В глазах рябило от мельтешения ярких теней. Зелень в Тульской губернии буйствовала радостно, почти по-летнему, луга были желты от одуванчиков, кое-где уже надувших белые невесомые шары, а черёмуха, вчера под Рузой ещё только несмело проклёвывавшаяся, здесь отцветала, передавая эстафету вот-вот готовой вывесить звёздчатые кисти сирени. Вдоль дороги всё шире и шире расстилались поля, массивы леса таяли под близким дыханием русской степи, отступали, да и сам лес становился другим: сосна и тёмная ель по-прежнему встречались здесь, но всё больше появлялось осин, ясеней, белых берёз (на севере они выглядели темнее), тополей и клёнов – лист мало-помалу давил хвою. Воздух тоже изменился – стал теплее, гуще, плотнее, первые зацветшие травы уже приправили его белёсой пыльцой, и разбуженные ароматом цветения насекомые танцевали в прозрачных струях, то и дело шмякаясь на лобовое стекло и оставляя на нём жирные кляксы.

Ароматы цветения, однако, оставались снаружи, в салоне же витал запах кожи и корицы. Прошлая машина Князя пахла псиной, багажник её вечно был в шерсти, а задние стёкла заляпаны мокрым собачьим носом, но Князь несколько лет назад разбил её на Киевской трассе, не успев увернуться от пошедшей под дождём в занос «газели». Вместе с машиной погиб Фагот – рыжий ирландский сеттер. Я помнил его ещё щенком, ласковым, неудержимым и вертлявым, как неаполитанское бельканто. Не хочу сентиментальничать, но когда он прыжками, задирая лапы, мчался в воду за брошенной палкой, когда, вытянув милую морду, громко фырча и шлёпая по воде ушами, настигал добычу и спешил с ней обратно, когда, выбравшись на берег, мокрый до печёнок, нёс палку хозяину, преданно глядя ему в глаза и улыбаясь хвостом, у меня самого сердце тявкало, точно глупый цуцик. Рыдван Князь завёл себе новый, а вот с легавой не спешил. А между тем он – охотник, и собака ему нужна не для того, чтобы делать ей педикюр и навязывать бантики. И кто-то после этого смеет говорить о его жестокосердии!

Обедать решили в Богородицке, благо городок, встретивший нас лотками с печатными тульскими пряниками, стоял на пути и мог похвастать не одной и даже не двумя харчевнями, так что место вполне можно было выбрать на свой вкус по вывеске, привлекательной клумбе у входа или живописным купам деревьев, окружавших придорожную тратторию и даривших тень. Дело решила именно тень – в её прохладу Князь, а вслед за ним и Рыбак закатили машины, страхуясь от угрозы очутиться после обеда в раскалённой жестянке, как кулебяка в духовке нашего бдительного брата. Да и вывеска не подкачала: «У мамусика».

Пока ждали заказ, Мать-Ольха успела попудрить в удобствах носик, а Нестор – похвастать удачным сеансом метеомагии. Оказалось, это именно он остановил утренний дождь, выписав на бумажку имена сорока плешивых, а затем, под заклинание «Дождь, мы масло не едим», обратив её в прах на перекрёстке дорог (неслись по виадуку над трассой Москва – Орёл). Горящая бумажка едва не прожгла обивку сиденья, но заклинание сработало, и сорок плешивых разогнали тучи.

За широким – в полстены – окном заведения в пыли развалился чёрный, в белых носочках, кот; он время от времени вяло похлопывал по земле хвостом и блаженно щурился на солнце. Вдоль дороги с корзиной картошки в руке прошествовал, метя́ обочину рясой, бородатый батюшка в камилавке… Одним ухом я слушал Нестора, другим ловил разговор у прилавка, где толстушка-буфетчица с лицом милым, но немного грустным, будто поневоле ей постоянно приходилось заниматься скучным и тягостным делом, неспешно толковала с единственным (помимо нас) посетителем – седым, как лабораторная мышь, старичком, забредшим, видно, к «мамусику» без дела, поболтать. Бакенбарды у гостя были словно белая сирень.

– Почему же водолаз? – спросила буфетчица.