О людях и самолётах 2

Замученный жарой и бумажной рутиной я забыл о странном посетителе, и не вспоминал о нем до самого отъезда в войска.

***

Мы сидели в полупустом купейном вагоне пассажирского поезда. В таких поездах спросом пользуются плацкартные и общие вагоны, а народ побогаче выбирает скорые поезда.

Начался тихий, подмосковный дождик, за окном мелькали мокрые и пустые дачные станции, переезды с вереницами машин у шлагбаума, колхозные поля, поросшие какой-то сельхозрастительностью, одинокие велосипедисты, согнувшиеся под тяжестью промокших плащей…. Оставив позади Москву, поезд разогнался, погромыхивая на стыках. В купе старенького, но чистого вагона стало уютно и тепло. Завтра будут длинный, хлопотный и пыльный день, а сегодняшний вечер – твой, можно поваляться со специально взятой из дома скучной книгой, подремать, напиться из бренчащего стакана чаю, а потом всласть отоспаться под привычные поездные звуки…

В дверь постучали.

– Да! – крикнул я, подумав, что это, наверное, студент с докладом по отбою.

Дверь отъехала, и в купе вошёл какой-то мужчина в спортивном костюме с пакетом в руке. Нашарив на столике очки, я пригляделся и вспомнил, что это тот самый мышевидный КГБ-шник.

– Вы позволите? – спросил он.

– Пожалуйста. – Я подтянул ноги и указал на полку.

– Вот, – сказал он, доставая из пакета бутылку, – я бы хотел познакомиться с вами, товарищи офицеры, поближе…

Мой коллега удивлённо посмотрел сначала на бутылку, потом на меня, а потом на нашего посетителя. Он недавно пришёл на кафедру после академии, и наших порядков не знал. Мне же визит «отца солдата» совсем не понравился. Пить спиртное с незнакомым человеком в поезде, да ещё и с отцом одного из наших студентов, да ещё работающим в «конторе» я вовсе не собирался.

– Извините, – хмуро сказал я. – Вечер встречи придётся перенести. Нам пить нельзя – людей везём, мало ли что может случиться? Да и вообще, я не привык к студентам идти со «шлейфом».

Установилось неловкое молчание. Выждав несколько секунд и поняв, что мы ждём его ухода, мужик извинился, сунул бутылку обратно в пакет и вышел.

– Ни фига ж себе… – удивлённо сказал мой коллега, – Это что, у вас каждый раз такие номера?

– Не поверишь – первый раз… – ответил я, – даже и не знаю, что подумать. Давай-ка мы с тобой будем повнимательнее. Вообще повнимательнее. А то нарвёмся в полный рост и не заметим где…

Следующим утром на вокзале нашего надоедливого попутчика видно не было, то ли старался на глаза не попадаться, то ли мы в процессе суетливой перегрузки студенческих организмов из вагонов в «Уралы» просто не обратили на него внимания.

В гарнизоне я приказал коллеге организовать семинар на тему «Как нам обустроить казарму», а сам решил заложить круг почёта по штабам. Нужно было представиться начальнику центра – генералу, договориться с тыловиками о питании и обмундировании студентов, которые, переступив границу КПП, стали курсантами, и решить ещё десяток подобных вопросов.

Проблемы обычно возникают, если полк сталкивается с нашествием военизированных студентов в первый раз. Ознакомившись с директивой Генштаба и подавив естественный приступ ужаса, управление полка занимает круговую оборону, и каждый бюрократический вопрос приходится решать с боем, как писал Маяковский, «перешагивая через юнкеров». На следующий год командно-штабная девственность оказывается уже нарушенной, всё проходит без административных лубрикатов в виде звонков из Москвы и шифротелеграмм, а уж третий приезд похож на секс старых супругов – без выключения телевизора.

Выгружая из портфеля на стол НШ центра глухо звякающие московские сувениры, я поинтересовался наличием отсутствия проблем.

– В принципе, всё нормально, – ответил НШ, машинально выстраивая бутылки в боевой порядок «колонна пар», но есть нюанс. У нас стрельбище закрыли.

– Кто?! – изумился я, – вы же типа градообразующие! Зелёный Пыс что ли наехал?

– Дачники, с-суки, вложили, – объяснил НШ. – Понастроили сараев своих у самого аэродрома, ну и стали жаловаться, мол, пули над головами свистят. А чего бы им не свистеть? Ты же наших чингачгуков видел. Кто флажок на обваловании сбил, тот у них – «лётчик-снайпер». Ну и запретили нам стрелять.

– А как же Присяга? – спросил я. – Положено же отстреляться…

– Хороший вопрос, архиверный. Нет стрельб – нельзя Присягу проводить. Вот ты и думай, как-никак цельным подполковником работаешь. В Москву звони, пусть там решают.

– Ну, для этого-то мне и звонить не надо. А то я не знаю, чего они решат… А ещё стрельбища у кого-нибудь здесь есть?

– Есть одно, у МВД-шников. У них там что-то вроде тюрьмы или колонии, не знаю точно, так при ней есть стрельбище. Можно отстреляться там, но… нельзя. Они денег хотят.

– Много?

– Не мало. Да и неважно, сколько, в директиве ГШ не сказано, что за стрельбы можно платить. Меня за этот платёж первый же ревизор за яйца подвесит. С остальными элементами сбора проблем не будет, а вот насчёт стрельб – тебе суетиться. За подарки спасибо. После Присяги заходи, будем пробовать.