О людях и самолётах 2

Главный московский речной вокзал – Северный. От Ленинградского шоссе к нему ведёт аллея, усаженная яркими цветами. Ещё сотня метров, и перед вами открывается здание вокзала, построенного ещё до войны. Лёгкая, изящная башня с часами, колонны, галереи, и… канал. В лицо сразу бьёт влажный речной ветер, отгоняя выхлопные газы и городской шум. А внизу – теплоходы. Трёх-, четырёхпалубные, громадные лайнеры и прогулочные малыши. Иностранцев к теплоходам подвозят на автобусах. Бодрые старички и старушки скачут по трапам. Кажется, они приехали с Красной площади: у одного на голове солдатская шапка с кокардой, а какая-то бабушка-японка позирует перед видеокамерами в будёновке.

Посадка на теплоход начинается часа за два до отхода, поэтому никто не спешит. Пассажиры получают ключи у добродушных, немолодых проводниц, весело чертыхаясь, тащат чемоданы и сумки по крутым и узким трапам. Щелкают замки, стучат двери кают и встроенных шкафчиков, поднимаются жалюзи в окнах (только вошли) или опускаются (переодеваются, чтобы не упустить ни минуты отдыха).

Я взял книгу и пошёл посидеть на корме, чтобы не мешать жене обживать каюту и создавать уют.

Шлюпочная палуба была пуста; матросы, когда мыли палубу, аккуратно составили палубную мебель вдоль борта. Я взял себе шезлонг уселся в углу за лебёдкой спасательной шлюпки. За бортом тихо плюхала вода, от речного воздуха клонило в сон.

Вдруг на палубу вышли двое, мужчина и женщина. Женщине было на вид лет сорок, она была хорошо, обдуманно одета и причёсана, мужчина, пожалуй, был постарше. Весело болтая, они подошли к борту, заглянули вниз. Потом мужчина принёс столик и два стула, а женщина быстро накрыла его бумажной салфеткой, вытащила из пакета бутылку «Мартини», стаканчики и шоколадку. Меня они не замечали. Не отводя глаз друг от друга, они уселись, мужчина открыл бутылку и разлил вино.

Я подумал, что они не похожи на супружескую пару. Скорее, на любовников, которые вырвались из своих семей, чтобы провести отпуск вместе, а, может, на людей, которые решили жить вместе и эта поездка – первое, что у них в жизни будет по-настоящему вместе. И этот теплоход, о котором они долго мечтали, и бутылка «Мартини» были для них первым шагом, который теперь они тоже должны будут сделать вместе.

Женщина подняла стаканчик, посмотрела сквозь вино на мужчину, и вдруг заплакала. Она не закрыла лицо ладонью, как это делают плачущие люди, она смотрела на него, не отрываясь, красивые, полные губы кривились, а слезы текли и текли, проложив на щёках мокрые дорожки.

Мужчина, не отводя взгляда, вынул из её руки стаканчик и взял её ладони в свои. Потом он молча вытащил носовой платок и промокнул слезы на её щёках. Женщина через силу улыбнулась ему, вытащила из сумочки сигарету, закурила и отвернулась, опершись о перила. Мужчина, помедлив секунду, встал, подошёл к ней, обнял и набросил на плечи свой пиджак.

Судовая трансляция хрипло исполнила «Прощание славянки», теплоход отошёл от причала и, набирая ход, пошёл по каналу, салютуя мостам басовитым гудком. Потом потянулись подмосковные водохранилища, начало темнеть.

Наконец мужчина отошёл от перил. Взявшись за руки, они не оглядываясь, пошли к трапу. На столике осталась забытая бутылка «Мартини». Ветер трещал блестящей фольгой шоколадки.

Прощание

Ночью подморозило. Снег маленькими сугробами лежал на ветках и иногда с тихим шорохом осыпался – его стряхивали задумчивые вороны.

Замёрзшие лужицы хрустели под ногами, следы на асфальте сразу темнели и затекали водой.

У Центрального дома Советской Армии кучками стояли офицеры, тихонько разговаривали, курили, переминались с ноги на ногу. Организации посолиднее и побогаче выделили автобусы, некоторые приехали на своих машинах, но большинство добиралось на метро и теперь вынуждено было мёрзнуть на улице, дожидаясь начала мероприятия.

В ЦДСА стоял гроб с телом маршала. На 11 часов была назначена гражданская панихида, вчера из штаба округа по частям прошла разнарядка – сколько человек выделить для прощания. Как всегда, штабные назначили время сбора с зазором в целый час, в Дом офицеров не пускали, музей был тоже закрыт. На площади Борьбы угловатой громадой разлеглось здание театра Советской Армии. По странной прихоти архитектора театр был построен в форме пятиконечной звезды, но увидеть это можно было разве что с вертолёта. Один взгляд на это сооружение вызывал чувство глухого раздражения и злости. Театр был тоже заперт.

– Надо бутылку взять, а то не достоимся, – внёс предложение шеф, растирая озябшее ухо, – у кого сколько?

Гайдаровские реформы набирали обороты, социализм уже отменили, зарплаты военным платили нехотя и как бы сквозь зубы, поэтому денег едва хватило на бутылку сомнительной водки.

– Закусить у кого есть? – спросил пожилой преподаватель тактики ВВС, с трудом удерживая в руке мягкий стаканчик.

– А как же, – мрачно усмехнулся шеф и вытащил из кармана прозрачную коробочку, – «Тик-Так». В каждой таблетке всего две калории. Здорово, правда?!

Стакан скверной водки натощак не согрел, а только обжёг пищевод и вызвал тяжёлую икоту.