О людях и самолётах 2

За спиной что-то хлопнуло, в станции стало заметно темнее. Аладушкин повернулся и застыл, вытаращив глаза. Над токосъемником покачивался полупрозрачный гражданин, частично погружаясь в кожух сельсин-датчиков грубого и точного нуля. Гражданин был в халате и чалме с кокардой ВВС.

– Ты кто такой? – спросил Аладушкин. Ноги незнакомца в ковровых туфлях покачивались перед его носом.

– Джинн, – вежливо ответил незнакомец и поклонился, сложив руки перед грудью. – Я – раб лампы.

– К-какой лампы?!

– Вот этой, господин. Начальник военной приёмки полковник Элохимсон, да живёт он вечно, своей волей, с мощью которой не сравнятся ни волны моря, дробящие скалы, ни ветер пустыни, передвигающий барханы, поместил меня в эту лампу и наложил печать вечного заточения, – джинн указал пальцем на фиолетовый штампик «ВП-11». Позволь в свою очередь обеспокоить твой слух вопросом, не ты ли являешься господином сей колесницы, назначение которой непостижимо для меня, ничтожного?

– Э-э-э… Ты про что это? А, ну да, я начальник станции…

Джинн рухнул на колени.

– Повелевай, о могущественный. Прикажи своему ничтожному слуге, и он выполнит любое твоё желание!

– Любо-ое? – обрадовался Аладушкин.

– Ну… – смутился джинн, – просто так говорится…

– Значит, всё-таки не любое…

– Твоё разочарование, господин, разрывает мне сердце! – пафосно сообщил джинн, жестикулируя как Кобзон на правительственном концерте. – Может быть, ты хочешь усладить свой вкус кувшином вина, крепкого и сладкого как…

– Креплёного не пью! – поспешно сказал Аладушкин и сглотнул.

– Тогда, возможно, господин пожелает танцовщиц? Скажем, балетную группу Большого театра или подтанцовку из…

– Ладно-ладно, – перебил его Аладушкин, – джинн так джинн. Разберёмся. Но не таскать же мне этот доисторический самовар с собой? – задумчиво сказал он, глядя на тиратрон.

– Я раб лампы! – занудно сообщил джинн.

Аладушкин пошарил по карманам.

– Вот что, – сказал он, доставая из кармана флешку. – Полезай сюда, будешь жить здесь, хорошая флешка, гигабайтная, там с десяток файлов лежит, подвинешь их, если что.

– Но джинны не живут во флешках!

– Ты будешь первым, тебе понравится, обещаю. Лезь, говорю, а то включаться скоро.

Джинн начал втягиваться во флешку и вдруг опять сгустился над токосъёмником.

– Ну, что ещё не так?

– Защиту от записи сними, господин…

Аладушкин отработал смену, сдал дежурство и отправился домой. В общаге он запер дверь, задёрнул шторы, включил компьютер и воткнул флешку в порт USB.

– Давай, заселяйся, – сказал он.

Сначала ничего не происходило, но потом в компьютере истошно заорал Кошмарский, потом удивлённо хрюкнул и замолк. Замигал индикатор жёсткого диска, и вдруг винда вывалилась в синий экран смерти.

– Эй, эй, ты что делаешь, демон? – завопил Аладушкин.

– Извини, господин, – раздалось из динамиков.– Твой неразумный раб случайно остановил не тот процесс, этот сын шайтана и ослицы из Редмонда наворотил такого, что сразу и не разберёшься… Сейчас…

Компьютер с немыслимой быстротой перезагрузился.

– Уф, – сказал джинн, – теперь порядок. Антивирусы и файерволл я удалил, теперь компьютер господина буду защищать я! Чего пожелаешь? Может быть, кувшин…

– Закуски раздобудь, – поспешно сказал Аладушкин, – надо новоселье обмыть. А «Шпага» у меня имеется.

– Слушаю и повинуюсь! – гулко ответила акустика, и тут же перед Аладушкиным возник музейный столик, казалось, сбежавший на своих причудливо изогнутых ножках из музея народов Востока. На серебряных и золотых блюдах были красиво разложены персики, виноград, какие-то сласти.

Аладушкин тоскливо осмотрел это восточное изобилие и сказал:

– Ты это… колбаски сообрази, огурчиков там, капустки… А то «Шпагу» персиками закусывать как-то… ну, непривычно. И вылезай из компьютера, а то чокнуться не с кем.

Аладушкин ополоснул стаканы, вытащил из-под кровати бутыль со спиртом, налил, собрался разбавлять, потом вдруг спросил:

– Тебе как, разбавлять или чистого?

– Как себе! – откуда-то из глубин подсознания извлёк ответ джинн.

– А-а-а, ну ладно, разбавлю тогда… Ну, за знакомство!

Джинн махнул полстакана «Шпаги», посинел, выдохнул язык пламени, по его смуглому лицу пошли цвета побежалости.

– Крр-репка, зараза – выдохнул он, занюхивая ковровой туфлей.

– Ты закусывай, закусывай, а то с непривычки-то… – забеспокоился Аладушкин, пододвигая к джинну тарелку с квашеной капустой.

– Спасибо, добрый господин, – сказал джинн, – а что это мы пьём?

– Дык спирт технический, «Шпага» по-нашему. Как это по-арабски? А, алкоголь, вот.

– Сколь велика и удивительна сила этого волшебного напитка! – покрутил головой джинн, – только хорошо бы его настоять на чем-нибудь.

– Это можно, – ответил Аладушкин, – мы настаиваем, завтра поговорим, а пока, извини, я бы отбился, наломался на полётах…

– Конечно, отдыхай, господин, – поклонился джинн, – только сначала задай работу своему рабу, ибо я в сне не нуждаюсь.