О людях и самолётах 2

– Не нукай на инженера полка, мелочь зелёная! – строго оборвал его Артемьев, – слушай сюда. Завтра этот борт пойдёт в Бейрут с гуманитарным грузом. Собираешь братанов, с утра до предполётной грузитесь и сидите как мыши под веником. Машину не трогать! А то ещё развинтите на запчасти от счастья. В Бейруте выгружаетесь, а там до исторической родины лапой подать, верблюда попутного тормознёте. Только смотри, они через Вену полетят, ещё каких-то еврокомиссаров забирать будут, не сойдите раньше времени. Ну, сечёшь фишку, брателло?

– А ты не врёшь? – подозрительно спросил гремлин, но голосок его предательски дрогнул.

– Да честное офицерское! – забожился Артемьев.

– Соблазнительно… – пробормотал гремлин, – чертовски соблазнительно… Погоди, а что я там буду делать?

– Где?

– В Караганде, блин! На родине исторической.

– Как что?! По специальности работать! Там знаешь, как стоматология развита!

– В стоматологию? Постой-постой, так мне что, из авиации уйти?!

– Ну, не хочешь в стоматологию, в АОИ [62]иди служить, там тоже ВВС есть, или в Эль-Аль [63]– в гражданскую авиацию, зато свои кругом, подумай, а?

– Да, прав ты… – грустно сказал гремлин, – хочешь не хочешь, а ехать надо! Самолёт вот только жалко, привык я к нему, он мне уже как родной, – печально сказал гремлин. – А, была, не была! А можно я напоследок гайку отвинчу, а? На память!

– Крути, – сказал Артемьев, – вот эту крути, смотри, какая красивая.

Гремлин голыми руками стремительно скрутил гайку, сунул её за щеку, помахал на прощанье ручкой и исчез в гаргроте. [64]

Артемьев вздохнул и полез из самолёта. Внизу его ждал инженер эскадрильи.

– Ну что, товарищ майор? Что-то вы долго…

– Всё, больше не будет выбивать.

– А что было-то? – почтительно поинтересовался инженер.

Артемьев не догадался заранее придумать отказ, поэтому строго посмотрел на подчинённого и сказал:

– Что-что… Матчасть надо лучше учить, вот что! Глуши АПА, борт чехлить.

Он подобрал фуражку и пошёл со стоянки.

***

Утром, контролируя предполётную, Артемьев краем глаза заметил вереницу размытых серых силуэтов, скользящих к Ил-76.

***

Лётная неделя прошла на удивление спокойно. В пятницу вечером Артемьев с баллоном пива уселся в кресло, наслаждаясь честно заработанным уикендом. Ожидая начала хоккея, он включил телевизор. Артемьев сонно пропускал мимо ушей захлёбывающуюся скороговорку дикторши, но вдруг насторожился.

«Пресс-служба Пентагона опубликовала заявление о том, что командование ВВС США отдало приказ о приостановке полётов над всей территорией страны. Причиной явилось резкое повышение аварийности на всех типах летательных аппаратов. К счастью, обошлось без катастроф и жертв. Эксперты пока затрудняются назвать причины этого беспрецедентного явления, начато расследование».

«Хе-хе, – вяло подумал Артемьев, – шейхи керосин им что ли ослиной мочой бодяжат? Теперь и на их улице праздник…»

Пошёл репортаж с какой-то американской авиабазы, Артемьев с любопытством посмотрел на экран и чуть не выронил стакан, подавившись пивом. Он увидел, как из-под стойки шасси В-52 метнулась до боли знакомая размытая серая тень.

«А там-то они откуда?!» – с удивлением подумал он и вдруг рассмеялся. Он налил полный стакан пива, подошёл к экрану и чокнулся.

«Всё правильно, как это я забыл? Пересадка в Вене! Этого я не учёл, но так, пожалуй, будет даже лучше. С приездом, маленький брат!»

Случай на Патриарших

Был тот ранний час, когда город казался нарисованным пастелью, исчезали острые углы зданий, куда-то прятались рекламные щиты и путаница троллейбусных проводов. Свежий ночной ветер вымел из города вечернюю усталость, головную боль, табачный дым, и бензиновый чад. На смену им пришёл запах влажного асфальта и зелени. Город спал крепким предутренним сном. На пустынных бульварах бродили сонные голуби и перемигивались жёлтым светофоры.

В этот волшебный час, когда ночь уже ушла, а утро ещё не вступило в свои права, бронзовый Пушкин неслышно спрыгнул с пьедестала, одним движением надел цилиндр и стремительно пошёл по Тверскому бульвару.

Напротив угрюмой громады нового МХАТа он задержался.

– Поторопитесь, милостивый государь Сергей Александрович, нас ждут!

Поэты свернули на Большую Бронную, миновали отделённый от улицы чугунной решёткой сквер, французскую кондитерскую, какие-то учреждения и вышли на Патриаршие пруды.

Если бы на Патриарших в этот час оказались люди – влюблённые, милицейский патруль или какой-нибудь бродяга – они увидел бы фантастическое, невозможное зрелище. Сквер, окружающий пруд, был заполнен памятниками.

На углу сквера, к киоску с пивом и датскими сосисками был привязан громадный боевой конь Юрия Долгорукого, ещё какие-то бронзовые и каменные ездовые животные. Только что подъехавший маршал Жуков попытался привязать свою лошадь рядом. Княжеский жеребец злобно фыркнул, кося глазом, и начал приплясывать у привязи.