О людях и самолётах 2

Постепенно с помощью студентов-дневальных я стал наводить в хранилище порядок, продвигаясь вдоль склада. Чем дальше от входной двери, тем старше становились очищенные от пыли артефакты. Там были шедевры угрюмого военно-промышленного дизайна, окрашенные молотковой эмалью и краской типа «муар».

Некоторые приборы я даже пытался заставить работать. Щелкали массивные, с рифлёным шариком тумблеры, зловеще-алым или грязно-зелёным начинали тлеть индикаторы питания, постепенно разгорались марсианским кирпичным цветом огромные лампы-самовары, конвульсивно подёргивались стрелки индикаторов…

Однажды, когда я пробирался мимо какого-то прибора, из кармана брюк неожиданно вырвалась связка ключей на цепочке и, подрагивая, повисла под странным углом. Оказалось, что её удерживал небольшой, но могучий магнит, притаившийся в приборе. Именно тогда, томимый нехорошим предчувствием, я позаимствовал на цикле гражданской обороны дозиметр, и обследовал каптёрку…

Помню, один прибор меня здорово озадачил. Перед включением питания в огромный радиосундук для чего-то требовалось залить примерно полведра воды. Рассмотрев размеры фланцев торчащих из него волноводов, и прикинув прокачиваемую мощность, я устрашился и приказал отодвинуть прибор подальше.

Особенно мне нравилось разглядывать содержимое ящиков. По больше части там хранились пачки дипольных отражателей разных размеров. Их приволок на кафедру завлаб, которого наш шеф на своё горе взял на работу из управления тыла ВВС, надеясь на улучшение снабжения.

Завлаб, полковник-отставник, однако, повёл себя странно. Подобно муравью, потерявшему свой муравейник, он начал совершать бессмысленные и хаотические действия, таская на кафедру толстенные стопки бланков заказов на запчасти. Когда он уяснил, что эти бланки сами собой не превращаются в реальные приборы (как ему, вероятно, казалось в управлении), он сменил тактику и осчастливил кафедру ящиком 20-ти ваттных резисторов одногономинала.

Собравшийся консилиум цикла долго думал, что делать с этим ценным приобретением, и, в конце концов, решил изготовить из резисторов гриль и зажарить на нем дурака-полковника.

Интересно, что институтских мышей очень привлекли вощёные обёртки диполей, и они, пока не отчаялись найти хоть что-нибудь съедобное, методично понадкусывали практически все пачки.

Мои изыскания продвигались медленно, но довольно успешно. Я уже не сомневался, что в дальнем углу склада найдётся лабораторная модель грозоотметчика Попова, а в самом дальнем углу, на коробе неработающей вентиляции, лежат большие тетради в клеёнчатых обложках. Я надеялся, что это рабочие тетради Леонардо.

Все испортил пожарный.

Однажды, обходя дозором институт, он забрёл на кафедральный чердак. Увидев горы поломанных аудиторных столов и стульев, старых топокарт и плакатов, он сначала потерял дар речи, а потом долго жалобно и нечленораздельно кричал, размахивая пломбиром и делая в адрес командования кафедры угрожающие движения.

Стало ясно, что мусор с чердака придётся вывозить.

Своего самосвала на кафедре не было, но шеф выпросил его в институтском гараже. Институт давал машину, бензин, путёвку, но водителя с правами соответствующей категории нужно было искать самим.

Оказалось, что права категории С на кафедре были только у одного человека, начальника учебной части, полковника. Опасаясь быть справедливо и резко посланным, шеф завёл разговор со своим замом намёками, однако полковник Харченко, у которого выслуги было уже больше 30 лет, отнёсся к идее пилотирования самосвала с равнодушием убеждённого толстовца-непротивленца. Мне выпало быть штурманом экипажа.

Дежурный взвод быстро загрузил самосвал, и мы двинулись. Был май, пригревало, деревья уже клубились зелёным дымком, самосвал бодро тянул, но на съезде с МКАД нас остановил ГАИшник. Харченко давно относился к военной форме как к спецовке, поэтому, садясь за руль самосвала, переодеваться не стал, а я накинул поверх рубашки шевретовую лётную куртку без знаков различия.

Увидев, что из-за руля бело-голубого самосвала вылез полковник авиации, ГАИшник заметно растерялся, а когда прочёл в путевом листе, что цель рейса – перевозка мусора, его надолго переклинило. Болезненный процесс обдумывания завершился тем, что мент полез в кузов и обнаружил, что в путевом листе написана чистая правда. В кузове лежали не похищенные автоматы, бомбы или ракеты, а мусор.

Тогда ему стало ещё хуже. Мент снял фуражку и стал протирать запотевший от напряжённой умственной работы козырёк. Когда сдавливающая мозг тулья перестала мешать свободному бегу милицейской мысли, пришло озарение.

Младший лейтенант, вероятно, решил, что в кузове нашего зилка лежит какой-то особый мусор, настолько важный для обороноспособности государства, что перевозить его должен минимум полковник.

Просветлённый, он заглянул в кабину и, возвращая мне путевой лист, с надеждой спросил: «А вы, наверное, генерал?»

Ихтиандр Андрей Андреич

Сначала надо объяснить, кто такой Андрей Андреич, и за что он поучил высокое звание Ихтиандра.