О людях, котах и маленьких собаках

Отныне время твое измеряется не днями, не промежутками от отпуска до отпуска, не школьными четвертями, не неделями, оставшимися до мая. Оно измеряется спасенными пингвинами. Утренние пробки, новости, от которых хочется надеть на голову шапочку из фольги, верхние соседи, упорно заливающие твою квартиру, нижние, не здоровающиеся даже в лифте, работники почты России, коллега с привычкой включать радио на рабочем месте, вестибюли поликлиник, вечернее метро, брезгливо отрыгивающее тебя на станции, где даже колонны повесились бы от тоски, будь у них шея, – всего этого больше нет. Как говорит миссис Норидж, если выполнять свою работу очень хорошо, однажды ты можешь поверить, что в мире не существует ничего, кроме нее.

Черт возьми, даже в Антарктиде обитают котики!

Мысль о том, что я могла бы жить в вечном холоде, занимаясь любимым делом, согревала меня пару лет. А потом мне сообщили горькую правду: все это выдумка. Пингвины не задирают головы вслед самолетам, не валятся на спину, не дрыгают беспомощно лапками, пытаясь перевернуться, не смотрят с трогательной надеждой на приближающегося человека. А после не курят ему фимиам и не приносят в знак благодарности маленьких хрустящих рыбок, просоленных морозным ветром. Даже этот крохотный шанс быть спасителем для невинных славных существ оказался иллюзорен.

Зато верхние соседи по-прежнему осязаемы как никогда.

И лишь одно смогло примирить меня с открывшейся безжалостной реальностью, где нет места самой тихой и безвредной работе в мире.

Даже в Антарктиде живут котики.

О маленьких людях

Про чайку и детские мечты

В детстве многие хотят быть ветеринарами, космонавтами, пожарными или врачами. Я хотела быть Джеральдом Дарреллом.

Собственно, я и сейчас хочу. Но в детстве просто страстно мечтала. Я бы даже согласилась на бороду, только бы просыпаться где-нибудь в лагере на берегу Амазонки, слушать, как туканы дразнят оцелотов, и кричать: «Пабло, ты покормил игуану?»

И я всячески приближала мечту. Моя деревня была остров Корфу. Крестьяне вокруг имелись в избытке и даже говорили на своем языке. И еще вокруг водились разные животные, а я их спасала, приносила домой и выхаживала.

Так в нашем доме появился птенец чайки.

Я подобрала его на берегу реки и, причитая «бедненький, как же ты без мамочки», потащила домой. Мамочка за моей спиной облегченно перекрестилась и пошла растить нормальных птенцов, чтобы они стали настоящими чайками, а не как этот.

Птенца я назвала Изольда. Хотя мои близкие называли его такими словами, каких вообще-то в нашей семьей не произносили. Только папа, как самый деликатный, говорил про Изольду «это». «Где твое, ну… это? Господи, убери немедленно, я только спросил!»

На свежего человека Изольда производила сильное впечатление. Если взять кусок сырого мяса, отбить, сформовать в котлетку, испугать до пупырышек и воткнуть в него три лысых пера, то получится Изольда. Прибавьте улыбку Гуинплена и оценивающий взгляд доктора Лектора – и вы поймете, почему в корзинку с Изольдой благоразумные люди старались не заглядывать.

И еще она орала.

Не знаю, с чем сравнить ор голодного птенца чайки. Джером, помнится, писал про шотландскую волынку. Вся моя семья обменяла бы одну Изольду на полноценный шотландский волынковый оркестр, встречающий рассвет песней «Вот Дункан с горочки спустился».

Характер у нее был мерзейший. Мне хотелось бы написать, что это было отзывчивое ласковое существо. Но увы: Изольда ненавидела все живое. В душе она была аллигатором и питалась откушенными пальцами. Когда в корзинку к ней по глупости сунул морду наш пес, выяснилось, что она питается также откушенными собачьими носами.

Мои черствые родные не желали понять, что среди них растет Джеральд Даррелл с любимым питомцем. А я не могла признать, что притащила в дом вурдалака в обличье птенца. Поэтому я выискивала в Изольде достоинства. Например, на ее фоне любое живое существо казалось прекрасным. Можно было притащить в дом жабу, выглядевшую так, словно она уже умерла от старости и разложилась, но никто не кричал и не шарахался от нее в ужасе. Изольда сильно понизила семейную эстетическую планку.

Незаметно она подросла. Пупырышки сошли, вместо них вылез серый крапчатый пух. К сожалению, это не улучшило ее характера.

Однажды к нам в гости пришел юноша в очках, сын маминых приятелей. Его усадили за стол и угостили чаем с малиновым пирогом. Посреди трапезы раздался приветливый Изольдин крик. Когда юноша стер малину со штанов, он поинтересовался, что это было.

Как всегда в таких случаях, семья покраснела и дружно показала в мою сторону. Одновременно делая вид, что они не со мной, и им вообще непонятно, откуда я тут взялась. Так, прибилась какая-то девочка с птичкой, зовут Джеральд и Изольда, нет, наоборот, вот это – Джеральд. Знаем, что со странностями, а что делать, не выгонять же.

Я принесла Изольду. Изольда посмотрела на юношу, открыла клюв и прокляла его со всеми очкастыми потомками до шестого колена. Юноша посмотрел на Изольду, умилился и сказал: «Прикольный птенчик!»