Менее всего можно было ожидать от Хесса опасности превращения Бориса Фелицианта в вундеркинда. Только очень и очень редко, в качестве особенной уступки обстоятельствам или в качестве своеобразного публичного экзамена разрешал Хесс мальчику выступления на эстраде. С каждым новым появлением Фелицианта – берлинский музыкальный мир говорил с большей и большей уверенностью об этой восходящей звезде. Уже два года живет Фелициант в Берлине, и несмотря на то, что он занят по горло и своей скрипкой, и изучением иностранных языков (он уже сейчас неплохо говорит на четырех языках), и общим своим образованием, он все же тоскует по России. Конечно, оставить своих учителей раньше, чем кончено будет учение, он и не помышляет, но он обратился ко мне буквально со страстной мольбой дать ему возможность приехать на некоторое время в Россию и показать в трех-четырех концертах в Москве и Ленинграде своей, то есть советской, публике, чего он достиг и на что он теперь способен.
Концертное бюро при Управлении госактеатрами пошло навстречу этому желанию мальчика, против которого отнюдь не боролись и его родители, и в скором времени Москва будет слушать этого, действительно выдающегося стипендиата.1
Несмотря на свою крайнюю молодость (Борису сейчас двенадцать лет), он трогательно и крепко связан со своей родиной, и эта черта делает еще более симпатичным молодого артиста.
Веселая рать гармонистов*
Я с трудом протискался в этот зал. На прилегающих к театру улицах задерживается даже трамвайное движение, громадные толпы пытаются проникнуть сюда. Тот факт, что этот самый большой в Москве зрительный зал сейчас переполнен до последних пределов, говорит за то, что сегодня у нас, действительно, какой-то невиданный, массовый, волнующий, подлинно народный праздник музыки.
Я не думаю, чтобы среди нас здесь были такие люди, которые повторяли бы сухие слова о том, что искусство не нужно серьезно работающему народу или что оно представляет собой исключительно предмет роскоши. Эта сухая, буржуазная в своей сущности теория опрокидывается фактами. Мы рядом с самыми первобытными следами существования человека в древнейшие времена находим уже предметы искусства; конечно, не музыку и не искусство движения, действия, так как они не могут, как окаменелость, как предметы из кости, жить зарытыми в землю в течение тысячи лет, чтобы потом выступить свидетелями той культуры, частью которой они являлись. Но мы знаем, как живут современные нам народы и племена, которые находятся на весьма первобытной ступени. На основании сходства предметов обихода и украшений этих племен и соответственных предметов, находимых при раскопках, мы можем сделать заключение о сходстве первобытной культуры древних и современных нам первобытных народов вообще. Там, конечно, никакой выдумщик не мог изобрести и привить искусство как нечто искусственное. А у всех этих племен есть и песня и танец.
Мы знаем, как живет многомиллионное крестьянство и рабочий класс во всех странах земного шара; и мы всюду и всегда находим искусство как весьма значительный элемент их жизни.
Никто не выдумал искусства. То искусство и та песня, которые живут в крестьянстве, родились в недрах тысячелетиями живущего трудового народа и достигли такого огромного совершенства, что ни у кого не повернется язык, несмотря на чрезвычайно утонченные и поистине величественные достижения, которые сделало индивидуальное творчество, сказать, что простая народная песня стоит ниже этих высочайших вершин художества.
Почему же искусство оказалось таким постоянным спутником всех времен жизни человека? Потому что оно есть выразитель его чувства и организатор обратного воздействия этого ярко выраженного, оформившегося чувства на породившую его среду. Человек говорит, делает жесты, стонет и плачет, смеется и издает ликующие крики. Эти реакции в большей или меньшей степени свойственны также животным; но человек – организатор. Это отметил Маркс, как главную разницу между человеком и животным. Вспомните его пример: самый неискусный архитектор выше самой искусной пчелы, строящей соты, потому, что он строит сознательно. Он сознательный организатор. Организует человек и жесты в танцах и крики радости или печали таким образом, чтобы они сделались целесообразными, чтобы они сильнее воздействовали на окружающих.
Искусство, наиболее близкое человеку, – музыка. С колыбели человечества и до тех пор, пока оно будет существовать, будет существовать и музыка. Но, конечно, музыка правящих слоев – иногда очень утонченная, очень искусно выражающая много ценного для всех – оторвалась от музыки массовой не только идейно, но и в том смысле, что она не проникает в толщу трудового населения. В то же время капиталистический строй сильно иссушил жизнь трудовых масс не только в городе, но и в деревне.