О массовых празднествах, эстраде, цирке

Но вот беда: опускаемся мы после наших исканий глубже в болото вульгарного, чем раньше. Вот вам большая артистка – Кора Лапарсери, человек интеллигентный, богато одаренный, директриса театра «Bouffe Parisienne» с подзаглавием Theatre Cora Laparserie. Гоняясь за публикой, она задумывает поставить у себя с большою роскошью столь ценимое нынче парижанами «Обозрение». Сомнительное, конечно, начинание. Но, что ж? – может быть, и «Обозрение» возможно облагородить. Ведь, в сущности говоря, комедии великого Аристофана – почти те же обозрения; это не помешало им стать вечными. Лапарсери пригласила для создания своего «Обозрения» штук семь так называемых «первоклассных» комедиографов, скрывших для чего-то свои имена под маской таинственных; хотя газеты немедленно, к удовольствию авторов, эти маски приподняли.

Что же вышло из сотрудничества семи литературных поваров? Самое заурядное «Обозрение». Смешного довольно много, но как же мало благородного смеха! А есть и совсем отвратительные выходки, как, например, не столько злая, сколько грязная сцена, высмеивающая критика и отчасти драматурга Нозьера. Постановка очень богатая. Публика восклицала: «Как пышно, как богато!» Ходила усердно. Лапарсери подражала танцам знаменитой Режины Баде, и один из серьезнейших критиков не нашел сказать ничего другого в ее похвалу, как то, что она доказала qu'elle a eu la gorge desirable![24] Это сказано совершенно серьезно. Вот каких похвал удостоилась одна большая актриса.

Но другая актриса, гораздо большая, мадам Режан, ее перекозыряла. Она в своем высококомфортабельном, таком культурном, таком интересном по всей своей обстановке и по всему своему духу театре – поставила то же «Обозрение»! Ей, однако, показалось излишним приглашать толпу золотых перьев¹. Она заказала «ревю» сих дел мастерам Рипу и Буске. Этим господам ничего не стоит выплевывать пять-шесть «ревю» в год. Не гонялась Режан и за богатой обстановкой. И так. мол, пойдут! Разве не любопытно посмотреть, как «сама Режан» играет в «Обозрении». Самым эффектным номером в этом сплошь дюжинном зубоскальстве является сцена, в которой сама шестидесятилетняя директриса, изображая принцессу Луизу Саксонскую, полуголая просыпается в своей двуспальной постели в присутствии двора и, конечно, полного зрительного зала, причем пробуждение это и туалет сопровождается всякими гривуазными клоунадами. Одним словом; сало, очень мало соли и пропасть перцу!..

1912 г.

Король шансонеток из Стульбурга

Фрагсон был королем шансонеток.

Он начал с того, что пел по грязным кафешантанам за два франка. Он кончил тем, что брал 1200 франков за выход.

Но слава его была не в том. Его не только любили, не только восторженно принимала публика этого высокого англичанина в безукоризненном фраке, с коротким носом, длинным лицом и прекрасными смеющимися глазами, когда он, боком присев к своему роялю и гримасничая в публику, под собственный шаловливый аккомпанемент бросал ей свои юморески и сентиментальные вальсы. Ему не только, говорю я, аплодировали за песенный фейерверк те, кто его слышал, но его мотивы насвистывал, его смешные слова напевал чуть ли не весь Париж.

Он был англо-француз. Он чудно владел английским языком и английским комизмом. Он умел напустить на себя ледяной морг, ходить, проглотивши аршин, гортанно петь сквозь зубы неподвижными губами, улыбаться половиной лица, делать невыразимо смешные гримасы оскорбленного недоумения или кислого презрения.

Но он также хорошо знал французский язык: вдруг зажигал свои глаза, складывал рот с пикантной грацией, переполнял электричеством всякий свой жест и, перескакивая с одной прикрытой двусмысленности на другую, словно не нарочно шлепался в чудовищную непристойность под гром французского смеха.

Но лучше всего он был, когда задумавшись, под тихие аккорды пел свои вальсы о парижских мидинетках, их хрупкой грации, их юной мечте и часто скорбной участи:

«Elle est si blonde,
Blonde doree –
Petite midinette,
Mon adoree!»

Фрагсон был веселый человек, любитель смеха… <…> Конечно, среда, в которой жили эти люди, – «предосудительна», но прочтите, что пишет о закулисном кафешантанном мирке высокодаровитая Колетт Вилли, долго бывшая его сочленом, и вы убедитесь все-таки, как это ни странно, что это довольно хорошая, довольно наивная, чаще серьезная, но порой детски веселая публика…

1913 г.

Колетт Вилли

Колетт Вилли уже давно известна всему Парижу и большинству лиц, интересующихся парижской жизнью. Она была в последние годы одной из ярких здешних фигур, так что не только вульгарные «ревю» в кафе-концертах, но даже Морис Донне в своей пьесе «Пионерки» счел нужным вывести ее на сцену в качестве «достопримечательности».

<…> Оригинальность своего таланта Колетт Вилли показала в маленьких рассказиках «Виноградные завитки» и особенно в диалогах своей кошки Мими ла Дусетт с бульдогом Тоби <…>

Все это были, однако, скорее чрезвычайно изящные безделушки, чем вполне серьезные произведения искусства.