О массовых празднествах, эстраде, цирке

«…Мы еще недавно совсем не имели радио, и не кто-нибудь другой, а нарком по просвещению какие-нибудь 3–4 года назад, как сказку, читал, что в Америке во всякое время можно слышать то концерт, то лекцию, то газетное сообщение от маленького аппарата, который стоит на столе, – говорил он, выступая на юбилейной сессии ЦИК СССР, посвященной десятилетию Октября. – А сейчас при общем революционном темпе, которым мы развиваемся, – успехи радио совершенно изумительны. Имеется уже… огромная сеть передатчиков, которая неумолчно несет культурную, словесную и музыкальную речь во все концы нашей страны… Вот как оно распространяется, и при этом оно внедряется в деревню – это самое „радиво“, вероятно, от слов „радость“ и „диво“, это самое радостное диво появилось даже в глухих местностях…».³³

Журнал «Радиослушатель» объявляет конкурс на репертуар для радиоэстрады, и Луначарский немедля откликается на это развернутой статьей, содержащей опять-таки, как и в других подобных случаях, не какие-то общие слова и положения, а ряд конкретных предложений, осуществление которых могло бы дать основу «богатому, веселому, многостороннему, всесторонне развивающемуся репертуару и распространять его могучими силами радио».

Кино обретает голос и звук… «Еще недавно общим местом было положение о сугубой смертности славы актера… – пишет Луначарский в предисловии к воспоминаниям А. А. Яблочкиной. – Теперь это уже не совсем так и скоро будет вовсе не так. Говорящее кино будет подхватывать лучшие роли и передавать яркие моменты в виде зрительных и звуковых ощущений, почти адекватных действительности, из века в век»³⁴. Едва в том же 1929 году открывается первый в стране звуковой кинотеатр, где демонстрируется первый сборный звуковой киноконцерт, он немедля отзывается на это статьей («У звукового полотна»), горячо приветствуя заново открытую возможность расширения массовой художественной пропаганды, популяризации концертного исполнительства в частности.

5

Среди различных жанров, обретавших на советской эстраде новую, большую жизнь, два были, пожалуй, в сфере особенно пристального и любовного внимания Луначарского, и не только оттого, что по самой своей природе были близки его эстетическим интересам, но и. потому, что далеко не всеми они тогда причислялись к специфически эстрадным жанрам. Между тем органичное включение их в орбиту именно эстрадного искусства немало содействовало подъему его общего художественного уровня, разносторонности, общественному резонансу. Это – искусство звучащего слова и эстрада музыкальная в самом широком ее понимании, отнюдь не ограниченная одними выступлениями музыкальных эксцентриков, которые некогда лишь и считались соответствующими специфике эстрады (а все остальное уже, мол, не эстрада, а «академия», филармония).

Если справедливо суждение, что искусство звучащего слова лишь у нас и только в послеоктябрьские годы как бы обрело свое второе рождение, впервые став подлинно массовым видом искусства (а это, бесспорно, справедливо), то не менее верным будет сказать, что у самого начала начал его, став первым страстным его пропагандистом, был Луначарский. В дни первой Октябрьской годовщины в Петрограде был открыт первый в мире Институт живого слова, а год спустя в Москве – Институт декламации. Луначарский принимает ближайшее участие в их организации. За месяц до открытия Института (первоначально названного Курсами) живого слова состоялось заседание его организационного комитета. «Присутствовавший на заседании А. В. Луначарский, – сообщалось в отчете о заседании, – дал работе курсов новое, широкое, весьма интересное направление: осветить живым словом преподавание в общей школе словесности, которое велось до сих пор мертво. Затем, по мнению А. В. Луначарского, открываемые курсы должны поставить себе целью расширить и развить у человека его возможности для выражения своих чувств и заражения своими чувствами, для творчества словом, для импровизации и обратить внимание на гигантское значение в настоящее время агитационных задач»³⁵.