О массовых празднествах, эстраде, цирке

Один из величайших иронистов мировой истории, с которым можно рядом поставить только английского писателя Свифта, был Щедрин. Его смех волнующий, его смех мучительный. Он никогда вас не успокаивает. Вы чувствуете, что он смеется над чем-то страшным; еще немного – и он гневно раздражится.

Дальше идет более или менее веселый смех, раскатистый смех, издевка, то, что можно назвать комическим смехом в собственном смысле. Например, Гоголь таким смехом пользуется в «Ревизоре». Если бы Гоголь представил здесь вместо маленького городка всю Россию, если бы вместо городничего изобразил Николая I, такой веселый смех был бы невозможен. Вообще открыто смеяться тогда было невозможно, и «Ревизора» даже чуть не запретили. Но он выбрал своей мишенью нечто довольно жалкое. Он взял кусок действительности, маленький, но характерный, и высмеял его. Он говорит: какие рожи, действительно свиные рыла! Что же с ними считаться. Это просто смешно. И когда городничий говорит: «Над кем смеетесь? над собою смеетесь», – это Гоголь поворачивается к партеру и говорит: «А вы разве не такой же обыватель, не такой же чинуша в российском захолустье!» Такая вещь производит оздоровляющий шок, потому что, высмеивая такие вещи вне себя, вы начинаете подозрительно относиться и к себе самому. Мало того. Когда смех над городничим применялся ко всероссийскому масштабу, тогда легко было сделать вывод, что и вся Россия такова. Все эти чудаки – это же уроды, это дураки. И в конце концов неужели они непобедимы? Когда развеется этот страшный туман? В сущности, везде ведь те же самые Тяпкины – Ляпкины, городничие и т. д.

И, наконец, еще более мягкий смех – это смех юмористический. Я приведу пример. Вы читаете фразу:

«Он замахнулся кулаком на мать».

Это безобразие, это вас шокирует.

«Но ему было только два года».

Тогда вы сразу понимаете, что это только смешно. Вы понимаете, почему мать над замахнувшимся на нее сыном смеется мягкой улыбкой. Потому что это только смешно. Он ничего еще не может злого сделать. Напротив, ей приятно, что у него проявилась какая-то энергия, что его пухленькие ручки что-то изображают. Здесь самое отрицательное представляется в таком безвредном виде, что не возбуждает в вас решительно никакого протеста. При этом настоящий юмор получается там, где известная тень отрицательного отношения все-таки остается. Уже не юмор, а улыбка, иногда счастливая улыбка, будет там, где не будет этой печальной стороны, этой маленькой темной тени.

Не понимали Щедрина и считали, что он просто зубоскалил. Писарев назвал свою статью о нем «Цветы невинного юмора». Вот этот «невинный юмор» – это есть такой смех, который никакого значения не имеет, и, конечно, к Щедрину это совершенно неприменимо, потому что Щедрин был не юмористом, а сатириком.

Есть еще юмор висельника, юмор человека, которого ведут на виселицу; ему на деле не весело, но он отвлекается от этого разными солеными словечками: мне все трын – трава. Этим он успокаивает и приводит себя в равновесие. Между так называемым Galgenhumor, юмором висельника, и «цветами невинного юмора» лежит настоящий юмор, юмор человека уравновешенного, юмор человека, увлажненного чем-то вроде не упавшей из глаз слезы; он бывает в том случае, когда писатель знает, что «скучно жить на этом свете, господа», как Гоголь говорит; когда он знает, что жизнь – тяжелая вещь, и хочет сам отдохнуть от этой жизни и других заставить отдохнуть, и поэтому так ее изображает, что вы говорите: какие милые люди, но как они жалки, как много в них смешного, как похожи все их страдания на какое – то ребячество…

Палитра смеха *

<…> По моему мнению, огульное утверждение, что юмор несвойствен пролетариату, неправильно. Всякий раз, говоря о юморе, нужно различать направление и употребление юмора: скажем, у нас в Красной Армии есть еще много крестьян, пришедших только что из деревни; они приносят с собой не только много предрассудков в смысле убеждений, но обладают различными житейскими дефектами: не умеют по-военному ходить, не умеют по-товарищески друг к другу относиться, у них еще есть остатки провинциализма и индивидуализма. Что же, неужели на таких товарищей нельзя направить юмор, а надо обрушиваться на них с тяжелой сатирой? Нет, тут юмористическое отношение к ним будет самым правильным: «Ты хороший товарищ, мы тебя очень любим, но у тебя есть недостатки и они смешны. Надо тебе от этих недостатков отучиться».

Пролетариат, класс-гегемон в Стране Советов, авангард трудящихся, тащит за собой на буксире и перевоспитывает отсталые массы крестьянства. У нас смех может иметь множество адресов. Нужно будет осмеивать еще многие черточки – остатки обломовщины, азиатчины, с которыми нужно бороться всеми мерами, между прочим и насмешкой.