О медленности

Конечно, свойственная цифровой культуре скорость, повлиявшая на исследовательскую деятельность, мышление, обмен мнениями и критическую оценку, затронула и процессы письма и чтения в гуманитарной науке; вездесущие сетевые ресурсы и электронные способы распространения информации значительно ускоряют процесс письма, вынуждают пишущего прибегать к стратегиям многозадачности, утверждают превосходство аналитических методов поверхностного чтения над медленным чтением, а интеллектуального анализа данных – над глубоким изучением символических составляющих. Однако при этом практика критического (и не только) письма в гуманитарных науках сохраняет прочную связь с неторопливым временем буржуазной интеллектуальной культуры прошлого столетия. Нам нравится создавать сложные грамматические конструкции и вырабатывать узнаваемый стиль; мы неукоснительно соблюдаем правило по меньшей мере троекратной проверки цитат и сносок, прежде чем сдать статью в печать; кроме того, мы по-прежнему предполагаем и надеемся: сколько бы текстов, изображений, слоганов, электронных писем, обновлений в сети Facebook или Twitter и прочих приложений ни претендовали на внимание читателя, тот все равно будет готов вдумчиво отнестись к каждому нашему слову и доводу.

Возможно, главной задачей культуры электронной мобильности и перенасыщенности информацией, характерной для XXI века, является как раз за привлечение и удержание внимания. В мире обступивших нас со всех сторон цифровых экранов, бесконечных потоков текстов и изображений гегемоном может с успехом стать тот, кто управляет человеческой способностью к сосредоточению, кому удается эффективно контролировать ритмы работы сознания, заставляя людей уделять продолжительное время одним темам и игнорировать другие, то есть манипулировать воспоминаниями, ожиданиями и чувством присутствия в настоящем. Современное гуманитарно-научное письмо нередко оказывается плохо подготовленным к участию в этой ожесточенной битве за внимание. Преодолевая зависть к другим и отвращение к самим себе, мы пытаемся соответствовать требованиям технической продвинутости, скорости, мобильности и современности, которые предъявляют к нам студенты, университетская администрация и коллеги из естественных наук, но вместе с тем считаем своим долгом поддерживать бесценные традиции вдумчивого теоретического подхода, неспешного герменевтического и символического анализа. Это часто приводит либо к самоотречению и приспособленчеству, либо к неизбывной меланхолии и капитуляции.

Таким образом, предчувствие неминуемого поражения стало заметной составляющей modus operandi гуманитарно-научного письма. Вечные укоры в неисправимой медлительности удручают нас и лишают энтузиазма, необходимого для исследования новых территорий, для инициирования и поддержки критической письменной полемики о маршрутах современной культуры, включая те, что выходят за пределы основных гуманитарных дисциплин. Вместо того чтобы заниматься непрерывной рефлексивной работой и исследовать вполне определенную природу взаимоотношений между техникой и культурой, прогрессом и памятью, инструментальным разумом и эстетическим опытом, мы или просто копируем методы естественных и точных наук в надежде привлечь к своей работе больше внимания, или позиционируем гуманитарное письмо – из циничных или нарциссических побуждений – как практику хронического отставания, неспособности идти в ногу со скоростью и техническими требованиями современной научной жизни. В лучшем случае мы тешим свое самолюбие, следуя по стопам коллег из таких бурно развивающихся областей знания, как неврология или информационные технологии. В худшем – гордимся очевидным недостатком общественного внимания как свидетельством героизма нашей миссии и возводим письмо, не поспевающее за господствующей экономикой внимания, в ранг тайного оружия академического автора.