О мертвых - ни слова

- Я тоже не верю в версию самоубийства, если ты об этом. Во всяком случае, обсуждать ее сейчас бесполезно. Подтвердить или опровергнуть наши домыслы может один Лёнич. Только он общался с Мефодием последние недели и знает, какое у покойного было настроение. - Я на минутку прервала свою речь, чтобы подставить Прошке тарелку и передать ему доску с хлебом для тостов. Прошка наделил всех омлетом, снова поставил сковороду на огонь, разложил на ней кусочки хлеба с сыром и протиснулся за стол. Я подождала, пока он усядется, и продолжала: - Но даже если Лёнич подтвердит, что Мефодий пребывал в угнетенном состоянии духа и поговаривал о бессмысленности бытия, это все равно не будет доказательством самоубийства. Ни для милиции, ни для нас. На слова Лёнича полностью полагаться нельзя. Для него, в отличие от остальных, визит Мефодия к Генриху не был неожиданностью.

- Что ты, Варька! - испугался Генрих. - Разве можно подозревать Лёнича в...

- А почему нет? - перебил его Марк. - Великович - самый замкнутый человек из всей этой компании. Что мы, в сущности, о нем знаем, кроме того, что он прекрасно воспитан, замечательно играет в шахматы и любит семью? Кстати, как раз любовь к семье и могла толкнуть его на убийство.

- Совсем не исключено, - подхватил Прошка. - Помнишь, Генрих, как он просил тебя оставить у себя Мефодия - хотя бы на ночь? "Я, - говорит, - не помню, когда с женой в последний раз нормально разговаривал". Вот тебе и мотив. Если Великович на свою супругу дышать боится, ссора с ней для него катастрофа. А какая женщина потерпит в своем доме Мефодия?

- Между прочим, в свете дальнейших событий просьба оставить Мефодия выглядит очень подозрительно, - добавил Марк. - Как и то, что Великович напился, - наверное, впервые в жизни.

Мне не понравилось проворство, с которым они плели удавку на кроткого Лёнича.

- Эй, вы! Не очень-то расходитесь, - охладила я их прокурорский пыл. Человек, любящий семью, едва ли захочет, чтобы его дети на вопрос: "Где ваш папа?" - отвечали: "В тюрьме".

- Да! - оживился Генрих. - И потом, не думаете же вы, что Лёничу было проще убить Мефодия, чем выставить из дома?

- Кто знает? - глубокомысленно изрек Прошка. - Правила хорошего тона относительно убийства ничего не говорят, а выгонять гостя запрещают. Великович - человек вежливый.

- Пусть даже это и так, остается еще одно возражение, - сказала я. - Лёнич умен - надеюсь, с этим никто не спорит? Он хороший шахматист и умеет просчитывать варианты. Предположим, он решил убить Мефодия и для этого зазвал его на вечеринку к Генриху. Разве не разумно было с его стороны предупредить о приходе Мефодия хотя бы за пару часов? Он ведь должен был понимать, что наше неведение делает его подозреваемым номер один?

- Вот она, женская непоследовательность! - воскликнул Прошка. - Сначала ты наговариваешь на человека, а через минуту с пеной у рта его защищаешь. Поздно, мадам Плевако! Против фактов не попрешь: никто, кроме Великовича, не мог предвидеть присутствия жертвы на пьянке, а значит, и замышлять убийство. Ну разве что убийца таскал с собой яд постоянно в надежде...

- Варька, когда наша электричка? - перебил его Марк, посмотрев на часы.

- В десять двенадцать. До Белорусского ехать минут сорок.

- Да? Поздравляю! Мы должны были выйти три минуты назад.

После бодрящей пробежки, совмещенной с не менее бодрящей перебранкой, мы вскочили в закрывающиеся двери последнего вагона электрички. Многочисленные попутчики лишили нас возможности продолжить прерванное обсуждение, зато дали возможность переварить уже сказанное.

"Допустим, это не самоубийство, - размышляла я. - Допустим, Великович не виновен. Кто еще мог угадать, что Мефодий заявится к Генриху? Да, пожалуй, любой, кроме нас пятерых. Мы определенно знали: Генрих никогда не пригласит Мефодия из-за Марка, у которого при одном упоминании этого имени портилось настроение. Остальные же, зная о гостеприимстве Генриха, вполне могли предположить, что Мефодий будет в числе приглашенных. За исключением Сержа. Мы все, не считая Марка, поддерживали с ним приятельские отношения и не раз выслушивали его жалобы на Мефодия, пока их сотрудничество не приказало долго жить. А в утешение пересказывали ему свои злоключения с тем же героем. Вряд ли после этих рассказов Серж надеялся встретить у Генриха всеобщего мучителя.

А Глыба и Гусь? С ними мы почти не общались. С одной стороны, эти двое были не в курсе наших проблем с Мефодием, но с другой - вообще не знали, что Генрих поддерживает с ним отношения. В годы нашей учебы их ничто не связывало. Только благодаря Прошке, который на пятом курсе поленился самостоятельно написать дипломную программу и попал к Мефодию в должники, Марк, а за ним и Генрих, и Леша были вынуждены взять на себя заботу о бездомном гении. Если Глыба и Мищенко об этом не знали, они никак не могли ожидать, что Генрих позовет Мефодия, а если знали - тем более".