О, мои несносные боссы!

– Кто-то разрешал тебе уходить, Даниэла? – вонзается в спину едкий голос Ромы. Бас прокатывается вибрационной волной по кабинету, и на мгновение мне мерещится, что даже пол чуть рябит под подошвой моих лодочек.

– С каких пор у тебя есть право запрещать мне делать что-либо? – я фыркаю, ускоряя шаг.

Внезапно чужая ладонь накрывает мое предплечье и тянет назад. Я теряю равновесие на обороте и смягчаю падение на колени, выставив вперед ладони.

С возмущенным восклицанием «Эй!» задираю голову и рычу на возвысившуюся фигуру Кирсанова-старшего.

– С тех пор, как мы, – подчеркивает он интонационно, обобщая себя и братьев, – дали обещание Лаврентию Андреевичу. Вернись на место, ответь на перечень стандартных вопросов и приступай к своим новым обязанностям.

– Не хочу.

Рома скалится и наклоняется ко мне.

– Ты ничуть не изменилась, Дана, - шипит мне в губы и скользит ладонью по напряженной шее. Несильно давит на яростно пульсирующую сонную артерию.

Я в ужасе, но сохраняю непроницаемую бесстрастность снаружи и умудряюсь смотреть на мерзавца Кирсанова свысока, позорно опущенная на четвереньки перед ненавистными боссами, которых когда-то унижала и ставила на колени перед собой.

Мой камуфляж был бы безупречен, если бы не подергивающаяся верхняя губа.

А еще на мне нет колготок, и тугая юбка задралась до середины бедра.

Кирсанов и его братья скалятся, мечтая протащить меня через унижения.

– Ты поплатишься, - шепчет Рома и вдруг рывком склоняется ближе, оттягивая мою нижнюю губу.

Я ругаюсь и плююсь в него.

Он смеется.

– Тебе конец, дорогая.

– Отвали! - я отпихиваю его и пячусь назад. Поднимаюсь с пола и чуть ли не бегу к выходу.

Тянусь к дверной ручке, игнорируя стремительно приближающиеся шаги.

– О, Клякса, мы не закончили, – Рома со свистом шипит мне в ухо и накрывает мою ладонь своей, препятствуя открытию двери.

Грязный ход – напомнить мое дурацкое школьное прозвище. Когда-то я была дурнушкой, пусть и безбожно богатой. Как-то на дополнительном уроке рисования одноклассница по неосторожности брызнула на меня черной краской, испачкав белоснежную блузку. Не помню, кому из двух Кирсановых – Макару или Роме, – так же присутствовавших в классе, пришло в голову обозвать меня Кляксой. Кличка прицепилась, и на протяжении года ученики заменяли мое имя дебильным прозвищем.

Своим телом Рома прислоняет меня к массивному полотну матового металла, упирается мысками ботинок в мои шпильки. Я судорожно вдыхаю, непроизвольно концентрируя внимание на трении наших пикантных частей тел. Нахал беззастенчиво жмется паховой областью к моим ягодицам.

– Где твои манеры, плебей? – я упираюсь руками в дверь и толкаюсь в мужчину. – Я подам на тебя в суд за домогательства.

– Рискни, – дерзит и ухмыляется, теснее сдавливая в капкане. – Ты связана по рукам и ногам. Жаль, что не буквально. Без денег, без отцовской поддержки… Кому ты сдалась, дрянь?

За дрянь он ответит.

Я сгибаю правую ногу, вслепую нацеливаясь каблуком на лодыжку или ступню Кирсанова. Напрягаю мышцы, но неожиданно чужая ладонь ложится на заднюю часть колена, удерживая мою конечность в одном положении. Прикосновение откровенно бесцеремонное, от которого у меня на секунду целиком пропадает словарный запас. Остается лишь способность беспомощно хватать ртом воздух, смыкая и размыкая губы.

– Прекрати рыпаться для своего же блага, – произносит непринужденно, как будто ему не требуется никаких усилий, чтобы выдерживать мое рьяное сопротивление.

Только на первый взгляд внешние изменения в Кирсановых произвели благоприятный, даже поразительный эффект. От мальчишеских черт лиц не осталось и следа. Однако с мужественностью к ним пришло нечто иное. Мощь, не столь физическая, как авторитетная. Резкость в тоне, которой на уровне инстинктов хочется подчиниться.

Даже моя поистине сверхъестественная твердолобость дает трещину после каких-то нескольких слов, сказанных им. Тает потребность сопротивляться, и мышцы расслабляются, в то время как разум мечется в огне от непредвиденной физической реакции.

И, как бы противно ни было признавать, но Рома прав.

С исчезновением отцовской поддержки мое влияние автоматически снижается. Я долгое время полагалась на родительскую опору и защиту. Лишившись всех этих привилегий, мне придется изворачиваться и проявлять лояльность, чтобы не накликать на себя проблемы.

Пусть даже придется на время прогнуться перед чертовыми Кирсановыми.

Я дала себе обещание – вытерпеть унизительный поступок отца.

Я непременно выйду из бедственного положения победительницей.

– Успокоилась? – насмешливо интересуется блондин.

– Да, – рявкаю я.

– Хорошая девочка, – мерзавец гладит меня по прическе и отстраняется. – Такая Дана мне по душе.

Я разворачиваюсь к нему с ангельской улыбкой, за которой прячу львиный оскал.

«Недолго радоваться придется» – льстиво гляжу на его тщеславную физиономию.

Я возвращаюсь к стулу, расположенному напротив стола с именной табличкой «Роман Орланович Кирсанов»; по бокам с краев сидят Макар и Феликс.