О моя дорогая, моя несравненная леди (СИ)

-Пошляк! Экономистка. Шикарная барышня! Рыженькая, умненькая, веселенькая, этакий огонечек! По-английски говорила лучше чем я по-русски! Три года как один миг пролетели: командировки - автосалон, пикники - шашлыки, корпоративные вечеринки - заграничные турне. Да чего там говорить-то: только в Египет с ней загорать да нырять раз десять летали! Она кстати меня и к дайвингу-то приохотила. Я б на ней, пожалуй, женился бы в конечном итоге.

Если б не встретил Алену...

Он снова прервался.

-За три года, мы из нашего первого, убогого салона перебрались в настоящий, нами же выстроенный, а потом, расширяясь, и второй отстроили. Ну, на открытие, как положено, постоянных клиентов пригласили, деловых партнеров и прочих влиятельных людей: милости просим, мол, погулять, повеселиться с нами. Шампанское, клоунов и подарки - гарантируем.

Народу собралось - страшное дело! От малиновых пиджаков и золотых цепей вкупе с перстнями аж в глазах рябило. Ну, дамы, понятно, под стать кавалерам - настоящие шведские львицы с купюроприемниками между ног. Одна модельнее и форсистее другой. И вдруг - она... - Паша вздохнул, словно заново переживая канувшие в Лету мгновения. - Не одна, с мужем. Солидный такой дядька, серьезный. Даром что без униформы малинового цвета и золотых цацек. Лет на двадцать старше ее, ну и, соответственно, на пять - меня. Ну, я сразу к Валере: кто, мол, такой? Оказалось - банкир, у которого мы иногда кредиты берем. Ну, меня-то все эти финансовые дела только боком касаются. Я, в отличие от него, по банкам не езжу. Потому и не знал. Впрочем... в тот момент я на него не смотрел. Только на нее. Господи, как же я на нее смотрел-то! Аленка и сейчас выглядит - будь здоров, а тогда, пять лет назад, еще шикарнее была. Но меня не столько косы ее или же ноги поразили, и даже не декольте, а глаза. До чего же тоскливые у нее тогда были глаза! Словно все это веселье ей поперек горла стоит. Причем - уже давно и всерьез. И так резко она, самая красивая, самая роскошная на этом празднике диссонировала с другими... великосветскими леди, хороводившимися с клоунами, с визгом вырывавшими друг у друга бутылки с дармовой шампанью, до хрипоты спорившими - чей мужик самый крутой и фотографировавшимися на лакированных капотах, задрав подол чуть ли не до ушей. Так резко она всему этому противоречила, что казалась едва ли не марсианкой. В общем - в тот вечер я не пил, не пел, я на нее во всю глядел, как смотрят дети! - рассмеялся Паша. - Как смотрят дети... И потом уже, когда все закончилось и я, хочешь верь - хочешь не верь, не помню как дома очутился, ничего кроме ее глаз перед собой не видел. И было мне так плохо и вместе с тем так хорошо, что даже передать не могу! Я же жизнь уже, считай, прожил. По свету поскитался, людей повидал, а главного-то, главного-то и не видел! Знал я как сердце замирает в тот миг когда рампа аэроплана из под ног ускользает или пуля возле головы ложится. Это что! Это - секунда, мгновение. И отпустило. А тут сердце как замерло... и ни в какую уже не хочет по-прежнему стучать. Только глаза прикрою - она. Получается, жизнь я уже прожил, а главного-то и не видел! Не видел я такой красоты, что вернее любой пули сердце разрывает...

И так мне плохо было от того, что увидел я ее только сейчас, когда жизнь уже прожита и ничего уже не изменишь! И, вместе с тем, так хорошо от того, что она все же вовсе мимо меня не прошла, что я за трое суток истребил столько водки, сколько не истреблял уже много лет. Ни на работу, в салон, не ходил, ни к Катьке. Никуда. Только сидел и пил. Сидел и пил... - Паша усмехнулся. - Ну, двое суток меня Катька тормошила: отчего да почему я на работе не появляюсь, а на четвертый день, с утра явился уже сам Валера. Злой как черт: я чего, говорит, один должен работать, два салона на себе тащить?! Чуть не поругались впервые в жизни, да я не стал доводить дело до критической точки. Ладно, думаю, чувства - чувствами, а дело - делом. Что там у меня на душе творится - мои проблемы. Люди из-за этого страдать не обязаны. Собрался, поехал на работу. И только в салон наш новый вхожу - она. Ты понимаешь?! Она! Сидит и меня ждет. Ты понимаешь?! Меня ждет! Прямо так и сказала: я, говорит, вас, Павел жду. Уже третий день прихожу. Сегодня - последний день, говорит. Если бы сегодня не дождалась, больше бы не пришла. Ты понимаешь?! Она меня трое суток здесь ждала, пока я дома горькую глушил! Я просто все слова и даже буквы родной речи забыл. Ничего вымолвить не мог. А уж спросить ее: зачем она меня ждет - и подавно забыл. До сих пор, как вспомню - смех разбирает: только рот разевал, мычал что-то невразумительное да руками разводил. Прямо-таки - глухонемой в публичном доме, пытающийся объяснить, что хочет не брюнетку, а рыжую.

А она, даром что без платья вечернего и прически, а все равно... такая! Как будто смыла с себя весь этот лоск, совершенно ей не нужный, и еще прекраснее стала. Волосы распущены, джемперок, юбочка простенькая. Словом, такая... такая!