Во время чумы, когда великий князь убедился, что герцог Магнус, [как] и Иоганн Таубе, не хочет совсем пустить в ход силу (Frevel), он послал на ямских одного дворянина в Москву, чтобы переправить Каспара Эльферфельда в места, не тронутые чумой. Между тем бог послал на него чуму: он умер и был зарыт во дворе. Тогда я просил одного из начальных бояр в опричнине, чтобы он разрешил мне вырыть тело и (об.) похоронить его в склепе, который покойный заранее приказал выложить из кирпичей вне города и окрестных слобод в Наливках, где хоронились все христиане, как немцы, так и другие иноземцы. „Когда пройдет чума", ответил мне Петр Zeuze,. „тогда это можно сделать".
Великий князь приказал выдать мне грамоту, что русские могут вчинять иск мне и всем моим людям и крестьянам только в день рождества Христова и св. Петра и Павла. Но всякий остерегся бы [сделать это]. Ведь жил я все больше на Москве (Ich habe mein meistes Brot in der Moscau geessen).
^Каждый день я бывал во дворе у великого князя. Однако, я не согласился на предложение, сделанное мне через дьяка Осипа Ильина, все время безотлучно состоять при великом князе. Я был тогда юн и не знал достаточно Германии. Если кто-либо из больших господ спросил о чем-нибудь моего слугу и получил неправильный ответ, то - легко себе представить, как разгневался бы господин и как осрамился бы слуга! Кто был близок к великому кнйзю, тот [легко] ожигался, а кто оставался вдали, тот замерзал. Благодаря этому я и писать не мог больше.
Когда великий князь взял в опричнину Старицу, то он уравнял меня со служилыми людьми (mit den Knesen und Boiaren) (77) четвертой степени (in das vierte Glit und Grat) и к прежнему селу дали мне Меныиик и Рудак, все вотчины и поместья князей Deplenski1 2: села Красное и Новое были даны мне в вотчину, а
1 Текст не вполне ясен.
2 См. примечание к л. 48 об. и 73.
134
[с ними] шесть деревень - в поместье. Вместе с тем я получал по уговору, по окладу поместий, и мое годовое жалованье. На Москве великий князь пожаловал мне двор; в нем жил прежде один [католический] священник, который был приведен пленником из Полоцка во Владимир. Этот двор был выключен из городовых книг (Stadtbuchem) и был обелен (weiss geferbet), ибо был освобожден от государевой службы.
Рядом с этим двором был другой двор; в нем жил некий немец, по имени Иоганн Зеге, бывший слуга покойного магистра Вильгельма Фюрстенберга. Ему я одолжил мое годовое жалованье, чтобы на него он купил себе двор рядом с моим. У него была жена, уроженка города Дерпта, она была выведена на Москву. Так как я не был женат, то она занялась торговлей вином. Несколько раз в мое отсутствие, в особенности когда я разъезжал (auf den Zogen war) с великим князем, случалось так, что иноземцам запрещалось корчемство. И когда приказчики (Prikassiki) или чиновники с Земского двора (Semskodvora) (об.) приходили к этой женщине во двор, опечатывали погреб и забирали тех, кто в нем бражничал, тогда она говорила всегда, что [приказные] должны пойти и на мой двор и спрашивала - почему же они этого не, делают и не идут на двор к ее соседу. Однако, приказные твердо знали, что такое „опричнина". Это узнали также муж и жена [мои соседи].
Они продали мне свой двор, а себе вновь купили двор в городе, где можно было [жить спокойно] за закрытыми воротами. Я же соединил оба ДЕора в один, и днем, и ночью приезжали ко мне изо всех окрестных слобод.
Во время чумы этот мой сосед умер, а жена его собралась выехать, из Москеы вместе ' с женой мастера-цирульника Лоренцо- в крытой повозке. Это был дурацкий поступок, ибо все окрестные слободы были подожжены со всех сторон по приказанию татарского царя. Как только повозка въехала в ворота, огонь охватил ее со всех сторон, и повозка сгорела вместе с лошадьми, -вместе со всеми драгоценностями, золотом и серебром и другими ценностями. После пожара от нее нашли только железные ее части.
Ворота были заложены камнями против этого двора в Лубянском переулке (in der Strassen in der Strassen(!) Glibena Tortclik?) т; на большой Сретенской улице (an der grossen Stras- 1
1 Место не вполне ясное.
135