О Москве Ивана Грозного

Татарин был брошен в тюрьму, а я поехал к себе во двор и,, взяв с собой мужа служанки, поставил его перед высокими господами. Он был также допрошен и также отвечал: „нет". Был уже вечер. Бояре велели привести из тюрьмы татарина и сказали ему, чтоб он говорил всю правду. Когда татарин увидел, что деньги сделали свое дело (das der Beutel vorhanden war), он признался в том, что это - неправда и что он оговорил меня, так как я приказал жестоко наказать его плетьми. Между тем во дворе были наготове все приказные, [кто] на лошадях, [кто] пешие-с фонарями. Если бы татарин остался при своем, то меня тотчас же ночью схватили бы на моем дворе и увели бы [в тюрьму]. По утру я опять пришел на опричный двор [и стал] перед высокими господами (vor diese grossen Hansen). Дьяк сказал: „Вот твой слуга!" И в моей власти было взять его и убить. Я же ответил дьяку (об.) Осипу Ильину: „В таком слуге я не нуждаюсь". Но, так как люди [мои] просили меня, Чтобы я помиловал его, я так и сделал и опять взял его к себе. Иначе он должен бы сидеть в тюрьме и есть блины, а бояре не смели бы его отпустить без моего повеления.

Когда он опять попал ко мне во двор и понял, что я не хочу доверять ему ничего,, он снова задумал донос и как-то проговорился, что он собирался жаловаться великому князю будто бояре получили от меня деньги и за то отпустили меня. При мне постоянно были два сына боярских - Невежа и Тешата: они-то и открыли мне это. Я быстро все сообразил и приказал вытолкать [татарина] за ворота. Немного спустя он был пойман на воровстве и на смерть забит кистенем, а затем брошен в реку. Его сотоварищ бежал из тюрьмы.

Мнз донесли опять, что служанка таскает многое из моего добра. У меня был слуга, лифляндец Андрей; он пришел в Москву (85) с одним поляком. Его-то я и поставил на ее

142

{служанки] место. Но заметив, что и он ведет себя не так, как следует, я опять поставил служанку вместо него. Тогда Андрей устроил такую штуку. Он раздобыл мою печать я написал грамотку моему приказчику Надею: „Надей! ты должен отпустить с этим самым Андреем шесть лучших лошадей* Я должен спешно выехать в одно место". Приказчик плохо рассмотрел грамотку, ибо мною она не была подписана, и отпустил Андрею шесть лошадей вместе с конюхом. Андрей взял их и привел к поляку в его поместье. А поляк, получив лошадей, велел Андрея прогнать. Узнав об этом, я спросил через посредство Иоганна Таубе у поляка, что он думает делать дальше. Видя, что я' и Иоганн Таубе действуем заодно, тот возвратил мне столько своих лошадей, что я получил полное удовлетворение.

Этот мой слуга Андрей умер от чумы на пустом дворе и тело его было съедено собаками.

у,Когда великий князЬ со своими опричными грабил свою собственную землю, города и деревни, душил и побивал на смерть всех пленных и врагов - вот как это происходило. Было приставлено множество возчиков (об.) с лошадьми и санями - свозить в один монастырь, расположенный за городом, все добро, все сундуки и лари из Великого Новгорода. Здесь все сваливалось в кучу и охранялось, чтоб никто ничего не мог унести. Все это должно было быть разделено по справедливости, но этого не было. И когда я это увидел, я решил больше за великим князем не ездить.

Когда великий князь отправился/во Псков, ко мне прибежали несколько купцов, которые пришли из Холмогор. У них было много сороков соболей1 и они опасались, как бы их не отобрали. А потому хотеЛи расторговаться, ибо дороги были крепко заняты заставами. Они говорили: „Государь (Her)! Купите у нас наших соболей и дайте за них сколько вам будет угодно". „Но, отвечал я, у меня нет с собою денег!". „Так дайте нам расписку: мы получим деньги от вас на вашем дворе в Москве. Я мог бы получить этих соболей и без денег, но не сделал этого. Причина: я имел дела и дружбу с Петром.Вислоухим [сборщиком] на Пустоозере, который собирает годовую дань соболями с самоедов (86). Я им отказал:) *

Обычный счет соболям велся сороками.

143

Тут начал я брать к себе всякого рода слуг, особенно же тех, которые были наги и босы (nackt und bloss); одел их. Им: это пришлось по вкусу. А дальше я начал свои собственные походы и повел своих людей назад внутрь страны по другой дороге. За это мои люди оставались верны мне. Всякий раз, когда они забирали кого-нибудь в полон, то распрашивали честью, где - по монастырям, церквам или подворьям - можно было бы забрать денег и добра, и особенно добрых коней. Если же взятый в плен не хотел добром отвечать, то они пытали его пока он не признавался. Так добывали они мне деньги и добро.“1