О мышах и людях. Жемчужина. Квартал Тортилья-Флэт. Консервный Ряд

Дора проплыла в кабинет и затворила дверь. Она отперла верхний ящик секретера, вынула бутылку и стакан и налила себе немного. И бутылка нежно звякнула о стакан. Девушка, подслушивавшая под дверью, услышала звяканье и оповестила прочих. Теперь Дора ничего не учует. И девушки кинулись в комнаты к бутылкам. Сумерки опустились над Консервным Рядом, серая пора, когда день погас, а фонари не горят. Филис Мэй выглянула из-за занавески в главной гостиной.

– Видно тебе его? – спросила Дорис.

– Ага. Свет зажег. Сидит, читает вроде. Ох, Господи, сколько он читает! Как только глаза не попортит. В руке стакан с пивом держит.

– Ну и хорошо, – сказала Дорис, – давай и мы выпьем.

Филис Мэй еще немного хромала, но была как огурчик. Говорила, что хоть кого может уморить.

– Интересно, правда? – сказала она. – Сидит и не знает, что сейчас будет.

– Никогда к нам развлечься не зайдет, – взгрустнула Дорис.

– Некоторым мужикам платить неохота, – сказала Филис Мэй. – Ну, а так себе дороже, только не соображают они.

– А может, они ему нравятся?

– Кто?

– Девушки эти, которые к нему ходят.

– Может, и нравятся. Я к нему заходила. Никогда ко мне не лез.

– Ясное дело, – сказала Дорис. – А вот если б ты тут не работала, небось еще как бы на тебя накинулся.

– Думаешь, ему наша профессия не нравится?

– С чего ты взяла? Просто, может, он считает, если девушка работает – она не такая, как все.

Выпили еще по одной.

Дора в кабинете налила себе еще, выпила и снова заперла секретер. Она поправила перед зеркалом несравненные волосы, осмотрела сияющие красные ногти и прошла в бар. Вышибала Элфрид дулся. Правда, он ничего не говорил и выражение лица было как всегда, но все равно он дулся. Дора холодно его оглядела.

– По-моему, ты считаешь, что тебя жутко обидели? А?

– Нет, – сказал Элфрид. – Все нормально.

От этого «нормально» Дора взвилась.

– Нормально? Ах так? У вас работа, мистер. Нужно вам это место или нет?

– Все нормально, – снова отчеканил Элфрид. – Я что? Я молчу. – Он положил локти на стойку и стал изучать себя в зеркале. – Идите, веселитесь, – сказал он. – А я тут пригляжу. Вы уж не беспокойтесь.

Сердце Доры растопили его страданья.

– Слушай, – сказала она, – я не хочу оставлять дом без мужчины. Мало ли что пьяный какой-нибудь выкинет, а девочкам с ним не справиться. Но попозже ты приходи – будешь в окошечко сюда поглядывать. Ну? Ведь если что, ты и оттуда углядишь.

– Ладно, – сказал Элфрид, – я с удовольствием. – Он смягчился. – А потом еще загляну на минутку – что, чего. Тут вчера такой пьяный был – жуть. И вообще, Дора, я как вот свернул задницу тому мужику, все психую. Совсем настроения нет. Все боюсь, двину кого для острастки, а он вдруг и того.

– Тебе отдохнуть надо, – решила Дора. – Я, может, уговорю Мака, он тебя заменит недельки на две, и ты отдохнешь.

Замечательная мадам была Дора, ничего не скажешь.

У себя в лаборатории Док переложил пиво чуточкой виски. Он был слегка под мухой. Славно, что для него устраивают вечер. Он поставил «Павану по мертвой принцессе», и от нее стало грустно и защемило сердце. И поэтому он поставил «Дафниса и Хлою». Там было одно место, что-то еще напоминавшее Доку. Афинские лазутчики перед Марафонской битвой донесли, что видят ползущую по долине полосу пыли, и они услышали лязг оружия и услышали элевсинские гимны. И одно место в музыке напоминало Доку эту картину.

Пластинка кончилась, он выпил еще виски и стал решать вопрос о Бранденбургском концерте. Он бы разом вывел его из слезливого настроения. А чем плохо слезливое настроение? Даже приятно.

– Что хочу, то и поставлю, – вслух сказал он. – Хочу – поставлю «Clair de Lune»[19] или «Девушку с льняными волосами». Я сам себе хозяин.

Он налил виски и выпил. И пошел на компромисс – поставил «Лунную сонату». Мелькали неоновые фонари «Ла-Иды». Перед «Медвежьим флагом» зажгли фонарь.

Рой огромных темных жуков забился у фонаря, а потом они попадали на землю, суча ножками и щупая сяжками воздух. Кошка уныло прогуливалась вдоль сточного желоба в поисках приключений. Она недоумевала, куда подевались все коты, увлекательная жизнь и кошмарные ночи.

Мистер Мэллоу на корточках высматривал из котла, не собираются ли уже гости. Во Дворце ребята не спускали глаз с черных стрелок будильника.

XXX

Природа вечеров недостаточно изучена. Но всякому известно, что у каждого вечера – свои отклонения от нормы, что каждый вечер – как особая личность, и чаще всего – не без причуд. И еще всякому известно, что вечер почти никогда не идет по задуманному плану. За исключением, конечно, тех обязательных унылых вечеров, где вас подавляют, подстегивают и тиранят профессиональные хозяйки-людоедки. Да их и вечерами-то не назовешь, это демонстрации и акты, свободные, примерно как перистальтика, и увлекательные, как ее результат.