О мышах и людях. Жемчужина

Свет проникал сквозь воду, освещая усыпанное сломанными ракушками дно, на котором лежали устрицы-жемчужницы. Именно эта устричная банка сделала короля Испании могущественной фигурой в Европе, именно она помогала оплачивать его войны и украшать церкви во спасение монаршей души. Серые раковины устриц были покрыты похожими на юбки оборками, облеплены крошечными рачками и водорослями, а сверху по ним карабкались маленькие крабы. По чистой случайности в такую раковину могла попасть песчинка – завалиться между мышечными складками и лежать, раздражая мягкое тело, пока в попытке защититься моллюск не обволакивал ее слоем гладкого перламутра. Однажды начатый, процесс уже не прекращался: устрица продолжала обволакивать инородный предмет все новыми и новыми слоями, пока его не вымывало водой или пока не погибал моллюск. Веками ловцы ныряли в море, отрывали устриц от дна и вскрывали оборчатые раковины в поисках покрытых перламутром песчинок. Целые стаи рыб жили вокруг банки, питаясь устричным мясом и теребя губами блестящую внутреннюю поверхность раковин. Однако жемчужина – это случайность; если нашел ее – значит, тебе улыбнулась удача, потрепал по спине то ли Бог, то ли боги, а может, и тот и другие.

С собой у Кино было две веревки: одна привязана к тяжелому камню, другая – к корзинке. Он стянул штаны с рубашкой и положил шляпу на дно каноэ. Поверхность моря казалась гладкой, как масло. Кино взял камень в одну руку, корзинку – в другую, перекинул ноги через борт и соскользнул вниз. Камень быстро утянул его на дно. За ним поднимался целый шлейф пузырей, но вскоре вода успокоилась, и Кино смог видеть. Над головой волнящимся зеркалом блестела поверхность моря, пробитая кое-где днищами лодок.

Кино двигался осторожно, чтобы не замутить воду илом и песком. Он продел ногу в петлю на конце привязанной к камню веревки и принялся быстро работать, отрывая устриц ото дна – то по одной, то по нескольку – и укладывая их в корзинку. Кое-где устрицы приросли друг к другу и отделялись целыми гроздьями.

Некогда народ Кино пел обо всем, что только существовало или происходило в мире; пел рыбам, морю спокойному и морю гневному, свету и тьме, луне и солнцу, и все эти песни звучали внутри у Кино и у людей его народа – все до одной, даже те, что давно забылись. И вот, пока Кино наполнял корзинку, внутри у него слышалась песня. Ритмом ей служил тяжелый стук сердца, пожирающего кислород из наполненных воздухом легких, а мелодией – серо-зеленая вода, снующие по дну морские создания и косяки рыб, которые проносились мимо и тут же исчезали. И была в этой песне еще одна, внутренняя песня, едва различимая, но сладостная, тайная и неотступная, почти незаметная за основной мелодией, песня найденной жемчужины, ведь каждая раковина в корзинке могла таить в себе жемчужину. Все шансы говорили «нет», однако удача и боги могли сказать «да». Кино знал: в каноэ у него над головой Хуана сидит с застывшим лицом и окаменелыми мускулами и творит магию молитвы, чтобы загнать удачу в угол, вырвать ее из рук у богов, потому что удача нужна ей для Койотито. И так велики были эта нужда и желание, что чуть слышная тайная мелодия жемчужины звучала сегодня особенно громко – целые музыкальные фразы мягко и отчетливо вплетались в основную песню морского дна.

Кино, гордый, молодой и сильный, мог с легкостью оставаться под водой больше двух минут, поэтому работал не торопясь и выбирал только самых крупных моллюсков. Потревоженные его присутствием, все они держали раковины плотно закрытыми. Чуть справа возвышался каменистый бугорок, покрытый молодыми устрицами, собирать которых было еще рано. Кино подошел поближе. Рядом с бугорком, под небольшим выступом, он увидел огромную древнюю устрицу. Она лежала сама по себе, не облепленная собратьями. Под защитой маленького выступа ее раковина осталась слегка приоткрытой. Кино успел заметить, как среди складок похожей на губы мышцы что-то призрачно блеснуло, и раковина тут же захлопнулась. Сердце у него тяжело застучало, в ушах пронзительно взвизгнула мелодия жемчужины. Кино медленно отделил устрицу от морского дна и крепко прижал к груди, затем рывком высвободил ногу из петли и всплыл на поверхность. Его черные волосы заблестели на солнце. Он перегнулся через борт каноэ и положил находку на дно.