О Набокове и прочем. Статьи, рецензии, публикации

Многие члены команды также знакомы нам по ранее переводившимся произведениям американского нобелиата: стерва-жена, с маниакальным упорством сокрушающая душевное здоровье и финансовое благополучие экс-супруга (в повести «Лови момент» это исчадие ада зовется Маргарет, в романе «Герцог» – Маделин, в «Подарке от Гумбольдта» – Дениза); целый выводок алчных адвокатов, всеми правдами и неправдами помогающих ей доконать «благоверного» (Симкин, Шатмар, Строул, Томчек, Пинскер – имя им легион); коварный друг протагониста, бонвиван и златоуст, эксплуатирующий его доверчивость в корыстных целях (предшественниками Пьера Текстера, беззастенчиво вытягивающего из героя деньги – якобы на издание высоколобого журнала, являются биржевой спекулянт Тамкин («Лови момент») и развратник Валентайн Герсбах («Герцог»)); старший братец главного героя, удачливый делец, дерзкими спекуляциями сколотивший миллионное состояние и посему испытывающий к горе-интеллектуалу чувство презрительной жалости (слепок с Саймона из «Приключений Оги Марча» и Шуры из «Герцога»); сексапильная любовница с матримониальными планами (в «Герцоге» этот утешительный приз автора издерганному герою носит звучное имя Рамона, здесь – не менее романтичное Рената).

Впрочем, вся эта теплая компания типажей, словно цыганский табор кочующая из романа в роман Беллоу, – не более чем антураж для героя-повествователя. Как и в «Герцоге», персонажи второго плана, кружащие вокруг Чарлза Ситрина свой шутовской хоровод, «предназначены… явно не для того, чтобы походить на живых людей, созданных воображением в результате внимательного изучения реальной действительности. Назначение их, скорее, в ином: создавать обстановку столь абсурдную и эгоистичную, что на ее фоне главный герой должен выглядеть едва ли не святым»423.

Протагонист романа наделен автобиографическими чертами. Выходец из бедной семьи еврейских иммигрантов, он, подобно своему создателю, сделал головокружительную карьеру: написав кассовую пьесу, добился богатства, известности, приобщился к культурному и политическому истеблишменту. За жэзээлки о деятелях «Нового курса» его задаривают литературными премиями; богатенькие глянцевые журналы заказывают ему статьи о ведущих политиках, а издатели отваливают многотысячные авансы за ненаписанные книги; он член элитарного спортивного клуба, где играет в теннис с биржевыми маклерами и гангстерами самого высокого пошиба; он на дружеской ноге с сенатором Бобби Кеннеди; де Голль сделал его кавалером Почетного легиона, а президент Кеннеди пригласил в Белый дом на вечер, посвященный культуре. Из всех героев Беллоу этот прикормленный интеллектуал с ежемесячным доходом в сто тысяч долларов и потугами на духовность – самый удачливый и благополучный. Правда, как и его предшественники (прежде всего, из романов «Герцог» и «Планета мистера Сэммлера) герой-повествователь «Подарка…» – типичный «шнук», который привык плыть по течению и которым помыкают все кому не лень: жена, любовница, друзья, адвокаты, импульсивный чикагский мафиозо Кантебиле (едва ли не единственный, кому своими безумными выходками удается несколько оживить вялотекущее действие, зацикленное на переживаниях и воспоминаниях Ситрина).

И конечно же, протагонист переживает внутренний кризис: болезненно ощущает упадок творческих сил, разлад в своей душе и слабость личностных связей с внешним миром. Пытаясь выйти из сумеречного состояния души и обрести единство своего «я», Ситрин на протяжении многих страниц предается философским медитациям или же ведет высокоумные беседы с другими персонажами. Повествование на две трети состоит из диалогов и отвлеченных рассуждений, так что книга порой напоминает трактат, а не роман. Герой (а вместе с ним и сюжет) увязает в трясине антропософии, до посинения размышляет о высоких материях (например, о роли художника в современном обществе или о бессмертии души), то и дело поминает Сократа, Платона, Спинозу, Гегеля, Кьеркегора, Уайтхеда, Рудольфа Штейнера, Макса Вебера, но вот беда: размышления его редко когда выходят из разряда самых обыкновенных общих мест, типа «всё на свете сем превратно, всё на свете коловратно». В отличие от мудрого старика Сэммлера и даже невротичного Мозеса Герцога Чарлз Ситрин – это (воспользуемся хлестким щедринским словечком) самый настоящий пенкосниматель, лишенный способности оригинально мыслить. Он только и может, что отрыгивать жвачку чужих идей, прячась за частоколом громких имен.