О Началах

Уповая на свои одинокие силы, католичество отъединяется от Вселенской Церкви и берется за вселенский труд, обрекая себя тем на неизбежные заблуждения. Православие страдает иным следствием церковного раскола. — В сознании невозможности уединенно раскрывать вселенски, по крайней мере — удостове–ренно–вселенски значимое оно обрекает себя на бережение старого, почему для него характерным является не ересь, а старо–верие, старообрядчество. Ревниво, до йоты последней оберегая святое наследие, Православие опасается личного труда и пассивно ожидает восстановления вселенского единства. Многие русские люди договариваются даже до нелепости, утверждая, будто без «соединения церквей» невозможен вселенский собор. Здесь, на мой взгляд, источник многих, основных даже свойств православных русских людей: пресловутой русской лени, склонности сомневаться в себе и во всем, а с другой стороны — быстро и пламенно принимать на веру чужое, некоторого равнодушия к религиозно–нравственной деятельности, как и стремления все проверить, все абсолютно, т. е. и практически обосновать.

Конечно, первое условие и первая задача церковной деятельности — восстановление растерзываемого единства, «соединение церквей». Но соединение не в «униональном богословии» (тогда нет православного), не в «унификации» обряда, церковной дисциплины и иерархии, а — в симфоническом согласовании всего индивидуального и отсечении ложного. Надо исходить из идеи Всеединой Церкви, как полной и совершенной только в единстве своего множества, в раскрытии, своеобразии и любовном единении всех своих личностей. И строить надо на основе того, что действительно и несомненно кафолично — на основе семи вселенских соборов, ибо нет другого пути и других возможностей. Весь последующий за 857 г. труд отдельных церквей, все уединенно установленное ими подлежит кафолизации, т. е. вселенскому пересмотру: отсекновению ошибочного, восполнению недостаточного, наилучшему выражению подлинно, но еще не удостоверение вселенского. Однако все это лишь одна сторона задачи, несравнимо более важная, чем внешнее и бесплодное провозглашение «уний», но еще не самая важная. — Ца^нство должно покоиться на любви и смирении, не на гордыне и ненависти. Любовь же требует самоотдачи, т. е. — и освоения чужого религиозного опыта и уклада, чужой культуры (§ 98), претворения их в свое.

Не следует обольщать себя, как делают католики, наивною верою в единоспасающую силу торжественного формального акта; когда исполнятся времена и сроки, он придет (если придет) сам собою, с той же естественностью, с какою падает зрелый плод. Но не следует и отчаяваться. — Церкви уже соединяются во взаимообщении: когда одна братски помогает другой, как теперь англиканская — русской, когда, не споря о взаимных разногласиях, представители разных церквей соединяются для совместных действий (от чего отказываются католики). Церкви уже соединяются, когда православные осваивают методы и достижения католического и протестантского богословия, знакомятся с католическим культом, научаются понимать этический пафос протестантства, чтить католических святых; они разъединяются, когда папа, запрещая «католикам восточного обряда» (униатам) церковные молитвы русским святым, пытается оторвать русских людей от их небесной родины. Впрочем, даже католики в некоторой мере превозмогают разъединенность, хотя и вопреки сознательным своим устремлениям, когда в католичество вливаются все новые формации униатов, подогревающих пламя вражды, но кое–что с собой приносящих, и когда сами католики ради борьбы с Православием его изучают. Наконец (§ 98), «соединение церквей» совершается и в более широкой сфере — как взаимослияние и взаимооплодотворение культур («европеизация», «руссификация»).