О нас

-- Потому что есть и другие -- еще медленнее продолжал Юкку, тоже невидящим взглядом смотря в окно. -- В сорок первом, когда нас освободили немцы, пошел в подвалы местного НКВД, Каика искать, племянника моего, семнадцать лет ему было, когда забрали. Кряжистый был, первым силачом в классе считался, -- а потом наверно, пожалел о своей силе, -- был бы послабее, не вытерпел бы столько. Видно ведь было, как мучили -"теломеханикой" это у товарищей называется. А среди них всякие были, русские и украинцы, азиаты, еврей один, и наши эстонцы, Теннисен, например ... Интернационал. Это бестиальное зло никакими географическими границами не ограничивается. И пусть мне не говорят ура-патриоты и тряпочные интеллигенты: вот этот, мол, народ, жесток по натуре. Жестокость именно в натуре, а не в национальности... У меня, как видите, скандинавский тип, так многие "фазаны", как у нас нацистов называли, заглядывались... их плюгавый истерик должен был хоть окружать себя северной расой, чтобы расистскую теорию проповедывать. Вы заметили, что Гитлер и Геббельс были ее ходячим опровержением? Не будь Гитлер фюрером -- в его еврейской бабушке не было бы в то время никаких сомнений. Так вот, привязался один фазан -- уж очень я ему понравился, завербовать хотел в какой то там штандарт. Сам невысокий, рыжеватый, прыщеватый, очень узкие губы, как ниточки, а глаза улитки -крохотные, выпуклые, щупающие и липкие. Пригласил меня однажды к ним на "Бунтер Абенд" -- пестрый вечер. Хотел очевидно проверить, гожусь ли для них, я по наивности думал, что просто вечеринка с попойкой -- от скуки и ради наблюдений отчего не пойти. Оказалось, что они отгородили от зала барьером возвышение, вроде сцены, за которым мы сидели за столом. Напротив в углу поставили нечто вроде виселицы, на которой висел человек на собственном члене, а в залу выпустили несколько голых женщин и озверевших догов-кобелей, которые их насиловали... Простите, о таких вещах не следует говорить вслух, рассказы о пытках считаются предосудительными, их замалчивают. Надо же пощадить наши бедные нервы, и спрятать голову в песок, -- ах, ах, пожалуйста, не надо ужасов! Мы никогда никаких ужасов не хотели, Боже сохрани, мы всегда старались их не видеть, мы ничего, ничего для них не делали, кроме того, что не делали вообще ничего для того, чтобы этого не было, да и как мы могли, мы, маленькие люди могли только трястись и бояться, нас нужно только пожалеть за то, что мы такие несчастные!... Простите. Я наговорил лишнего. Но все таки, не горячась, а совершенно спокойно, разрешите задать вопрос: всякая диктатура держится на штыках или пистолетах, как хотите. Это аксиома. Но почему не аксиома то, что ни один штык, ни один пистолет сам по себе держаться в воздухе не может? Почему всегда забывается о том, что диктатура держится не неделю, а годы, десятки лет только потому, что находится очень много -- повторяю -- очень много людей, которые, и притом нередко с удовольствием, с охотой держат в руках эти самые пистолет или штык, и пулемет вдобавок? Да, держат по разным причинам. Одни потому, что хотят просто держать власть в своих руках, другие потому, что будут всегда на стороне сильного, третьи хотят добиться своих маленьких целей, четвертые просто из страха за себя самого и семью. Одни отдают приказы, другие их исполняют, третьи пишут о них в статьях и романах, как приказано, четвертые пашут или льют сталь, как им приказано. Формы разные, но суть одна, -- поэма или космический полет, "теломеханик" или инженер -- все держат пистолет в руках, и сменяют его только на пулемет во время войны в защиту этой самой власти! И все это вместе называется пресловутой любовью к родине, и всякое иное действие считается изменой и предательством!

-- Что же вы сделали? -- выдавил хозяин.

-- Много не успел -- процедил Юкку тоже сквозь зубы, и отвел потемневшие глаза от окна. -- Я сидел с краю, и помню еще, как полетел стол со всеми бутылками, когда я поднял его ... не заметил, что один гестаповец стоял позади меня -- только потом, когда пришел в себя, то увидел, что у меня весь затылок в крови -- он меня рукояткой револьвера очевидно стукнул. Почему они тогда решили, что я был просто пьян -- не знаю. Единственное, что я выпил за столом -- была рюмка коньяку. Но я догадывался, что если из меня для них ничего не вышло, то они просто приберегут меня до следующего такого развлечения -- но уже по ту сторону барьера. И ушел. Потом был в добровольном Латвийском Легионе, вместе с честными немецкими солдатами бился против товарищей, но если мне случалось встретить "фазана" один-на один... несколько таких случайностей удалось устроить. Честно не могу сказать все таки, чтобы я сделал, если бы пришлось решать: остаться в лесах, как многие из нас, и вести войну дальше, пока не убьют, -- или уходить с немцами. Это решение с меня было снято -- я был сильно ранен и в последние дни войны меня увезли без памяти. ... Но этому учиться я не буду -- совсем раздельно закончил он после паузы, отодвигая коробочку с кокаином.