О нашем жилище

Значительно ранее Фонвизина баронесса Строганова записывала: «Кестрин: он очень красив и все здания в нем новые… Берлин… поразил своим великолепием. Улицы большие и красивые». Н. М. Карамзин, которому еше предстояло стать и автором «Бедной Лизы», и первым крупным историком, известным всей России, был приверженцем уюта старых улочек. Но он же в «Письмах русского путешественника», восхищаясь Лондоном, писал: «Дома лондонские все малы, узки, кирпичные, но беленые… и представляют скучное, печальное единообразие». А вот в Берлине: «Д. повел меня через славную Липовую улицу, которая в самом деле прекрасна. В середине посажены аллеи для пеших, а по сторонам мостовая. Чище ли здесь живут, или испарения лип истребляют нечистоту в воздухе, - только в сей улице не чувствовал я никакого неприятного запаха. Домы не так высоки, как некоторые в Петербурге, но очень красивы. В аллеях, которые простираются в длину шагов на тысячу или более, прогуливалось много людей». А в Париже? Карамзин отмечает множество достопримечательностей, но как раз охарактеризованных нами примеров в его тексте нет. Он внимателен к садам Тюильри, к пассажам Пале-Рояля, однако «Улицы все без исключения узки и темны от огромности домов. Славная Сент-Оноре всех длиннее, всех шумнее и всех грязнее. Горе бедным пешеходцам, а особливо, когда идет дождь! Вам надобно или месить грязь на середине улицы, или вода, льющаяся с кровель через дельфины, не оставит на вас сухой нитки… Французы умеют чудесным образом ходить по грязи, не грязнясь, мастерски прыгают с камня на камень и прячутся в лавки от скачущих карет…» (Литыми изображениями дельфинов оканчивались водостоки - в Париже их практически не осталось, но в замках Луары эти изрыгающие воду украшения сохранились в большом числе).

Продолжать перечисление можно до бесконечности, ограничимся тем, что идеал определился вполне точно - это парижские Елисейские поля, во времена Карамзина еще почти не застроенные зданиями; это берлинская Унтер ден Линден, само название которой - «Под липами» - было своего рода лозунгом нового эстетического отношения к городу; несколько позже - это парижские Большие Бульвары, обстройка которых при Карамзине только начиналась.

Казалось бы, от такого представления оставался один только шаг до концепции «города-сада», где прежний образ фасада как «представительного лица» дома и его владельца стал бы неуместен. В действительности для того, чтобы совершить такой шаг, потребовалось более полувека, если говорить о немногих экспериментах; более века, если иметь в виду массовую практику. Дело в том, что в России уже при Николае I продолжались попытки обеспечить идеальное «единообразие» домов теми же административными мерами, экономически не подкрепленными. Утверждалось, что «дома должны строиться, не отступая от высочайше утвержденных образцов… постройку внутренних нежилых зданий предоставить хозяевам на волю». Архитектор Константин Тон с целой бригадой помощников создает «образцы» не только для городских, но даже для сельских построек, что было очевидной для всех утопией. Из городов же правительственные ревизоры передавали одно - сетования жителей на то, что не хватает архитекторов, почему приходится «строить на память» - классический вариант отговорки, призванной спасти «лицо» администрации, порождавшей нежизненные прожекты.

Главное, однако, было не в этом. Повсеместно с 60-х годов XIX века, включая и многие российские города, административно-дворянская застройка улиц вынуждена уступить место капиталистической. Повсеместное утверждение в правах «доходного дома», о котором мы рассуждали в предыдущей главе, означало не только торжество спекулятивного по сути принципа выжимания максимума из имевшегося участка. За этим принципом, вернее его внешним выражением, стоит стремление домовладельца всемерно подчеркнуть «индивидуальную респектабельность» каждого отдельного дома. Поскольку в отличие от особняка даже лицевая, парадная часть дома заселялась множеством разных семей, не могло быть речи о выражении личного вкуса кого бы то ни было. Поскольку домовладелец, в свою очередь, относился к жилому зданию исключительно как капиталист, не могло быть речи о выражении в его облике и вкуса владельца. Оставалось одно - следовать моде, пытаясь при этом перещеголять иных застройщиков в погоне за «престижными» квартиросъемщиками.