О нечисти и не только

Северпи злилась на деда – как можно было так себя запустить, думала она. Неужели нельзя было за всё это время сделать ремонт? Или хотя бы выбросить отсюда многолетний хлам, слежавшееся тряпьё, какие-то бесконечные досочки, гвоздики, мотки ржавой проволоки?

Если бы не похороны, ни за что не приехала бы. А как приехала – не успела ещё в дом зайти – соседки набросились с упрёками, мол, что же ты это, Северпи, за столько лет ни разу не навестила деда? Не стыдно тебе, Северпи?

Как будто она прохлаждается там, в городе… Да Северпи после смерти родителей ни одного дня не отдыхала! Учится, работает, телевизор недавно в кредит купила. Когда ей в деревню ездить, скажите? Хотела было ответить им что-то такое, резкое, но сдержалась. Не по-людски это – в день похорон скандал устраивать. Пошла Северпи за баню, выкурила там ментоловую сигаретку, успокоилась. Ладно уж, ради приличия как-нибудь пару дней потерпит этих старух.

Старух было много: тётка Алевтина, бабушка Кукамай, баба Раися, баба Анися, бабка Ульянка, Майнура и другие, имён которых Северпи уже и не помнила, – всего человек двадцать. И только разве что самая старшая из них – полуглухая и беспамятная бабушка Кукамай – вроде бы приходилась Северпи и деду какой-то родственницей. Остальные целый день крутились в доме, что-то приносили для поминального стола, обмывали и обряжали деда не из родственных, а из добрососедских чувств, да ещё потому что любое событие, даже такое печальное как похороны, было для них поводом показать свою значимость и важность перед всеми. Они тихонько переругивались, демонстрируя каждая своё понимание обычаев, указывали друг другу на ошибки и нашёптывали на ухо Северпи, куда пойти, что сказать и как сделать. Северпи поначалу отмахивалась, чем очень обижала старух, но в итоге сдалась и, повязав платок, стала послушно выполнять все указания тётки Алевтины – самой, пожалуй, молодой, но очень уж настойчивой и активной соседки, как-то оттеснившей всех остальных на задний план.

На обратном пути с кладбища тётка Алевтина поинтересовалась, какой памятник Северпи деду поставит – со звездой или с крестом?

– Не знаю, – равнодушно ответила та. – Наверное, с крестом, как у всех…

– Это отчего же как у всех? – возмутилась Алевтина. – Крест ставят, если покойник попом каким-нибудь был или инвалидом… А тем, кто воевал, надо звезду ставить! Яркай-то ведь воевал!

– Вроде бы да.

– Значит, звезду надо!

– Значит, звезду…

Северпи очень устала. Ей хотелось поскорее уехать отсюда, но следующий автобус будет только утром, так что ночевать придётся в доме.

– А с домом-то что делать собираешься?

– Не знаю, – пожала плечами Северпи. – Кто его здесь купит?

– Никто не купит, – подтвердила Алевтина. – Кому он нужен? И так уже полдеревни заколоченных стоит.

За столом Северпи еле заставила себя выпить обязательную стопку какой-то дряни и потом долго не могла перебить сивушный вкус кислыми блинами и сладкой кашей. Соседи пили и закусывали сосредоточенно, почти не разговаривая и не глядя друг на друга, будто выполняли важную, но утомительную и порядком поднадоевшую работу. Закончив трапезу, молниеносно убрали со стола и ушли, оставив, наконец, Северпи одну.

Солнце ещё не село. Вечерние лучи проходили сквозь окна и падали на стену, подсвечивая пыльную взвесь и загоняя темноту в угол. Но темнота ширилась и росла, сдвигая свет, пока не заняла всё пространство дома, и только печка ещё алела, отражая закат. И снова дом стал огромным, каким был в детстве, и сон, навалившийся на Северпи, был про детство.

Вот она идёт к курятнику – у деда когда-то кур много было, толкает дверь, а та не поддаётся. Наваливается Северпи на разбухшие доски изо всех сил, будто с дедом борется, и дверь скрипуче так, нехотя открывается. И тут Северпи словно забывает, зачем пришла, хватает дырявую деревяшку, что к косяку привязана, и смотрит через неё. И видит, как в пустом курятнике сидит на корточках человек спиной к ней. Почувствовал человек, что Северпи его теперь видит. Знает Северпи откуда-то, что если человек этот обернется на неё, то страшное будет. Знает, а убежать не может – стоит на чугунных ногах, не шелохнётся. Кричит, а голоса нет. А человек встаёт медленно, поворачивается к ней всем телом, вот сейчас в глаза ей глянет!

В последний момент закрылась Северпи от страшного человека руками, а руки у неё в варежках почему-то. И варежки эти, расшитые бусинками и красной тесьмой, рожицы скорчили и заплакали, запричитали на эрля:

– Ай, родился у нас сыночек… Чем кормить его будем? Кто кашу ему принесёт? Кто пиво сварит? Ай, бедные мы, бедные!

– Вы кто? – Северпи спрашивает.

А варежки уже и не варежки, а куклы её старые, тряпичные:

– Ай, Яркай, что делать? Что делать? Не знает внучка твоя, кто мы! Видно, смерть к нам пришла! Кто о нас вспомнит? Кто накормит? Не осталось никого, Яркай!

Дед Яркай посреди комнаты стоит и головой качает. Молчит, только стонет глухо, сокрушённо:

– У-у-у-у… У-о-о-о…

Куклы убиваются: