О ней и о ней

Желтый бок бревна, щепки летят. Еще и еще щепки летят.

Сзади в дверях белое лицо матери.

- Андрюша! Андрюша!

Щепки летят.

Топор соскочил с топорища.

Срубов зубами, когтями грызет стенку.

Появился квартирант Сорокин, тянет его за плечи:

- Андрей Павлович, Андрей Палыч, что вы делаете?

Срубов обернулся. Пристально, по-чекистски, смотрит в глаза маленькому черноусому человеку. Гордо, с достоинством, поднял Срубов голову:

- Попрошу, во-первых, не фамильярничать, не прикасаться ко мне с грязными ручищами...

- Чистые у меня руки, Андрей Палыч, чистые...

Тянул его за плечи от стены Сорокин.

- У всех руки грязные, у всех!

Твердо ответил Срубов:

- Во-вторых, запомните - я коммунист и никаких христианских имен, различных там Андреев Блаженных и Василиев Первозванных... не признаю... Да... да... если вам угодно обращаться ко мне, то, пожалуйста. Мое имя - Лимон.

Сразу как-то осунулся, ослаб, и сел на порушенное трюмо:

- Угорел что ли?

Повернулся к квартиранту. Глаза его стали осмысленными:

- Товарищ Сорокин. На автомобиле бы покататься. А?

Сорокин захлопотал:

- Конечно, конечно, товарищ Лимон. Один секунд всё организуем.

И выскочил из комнаты.

Мать стоит рядом, гладит по голове и улыбается:

- Прокатись, Андрюша, прокатись, родной.

Сцена 108. Улицы города. День. Лето.

Ехали не на автомобиле, как того хотелось Срубову, а на протертой пролетке, да и ту тащила какая-то заморенная кляча. Срубов навалившись на Сорокина вещал:

- Сорокин, вы знаете: я ведь с механического завода. Рабочий. Двадцать четыре часа в сутки.

Сидеть было трудно. Срубов попытался прилечь, Закапризничал:

- Сорокин, кровать далеко? Я смертельно устал.

Сорокин сидел молча. Молча же, по медвежьему, сгреб Срубова за талию.

Из-за угла люди с оркестром, идут молча, с развернутым красным знаменем. Оркестр молчит. Слышен только резкий четкий стук множества ног в чеканно строю.

Флаг приближается, увеличиваясь скачками в ритм шагам колонны.

Оркестр поравнявшись с пролеткой Срубова, загремел “Марсельезу”.

Срубов схватился за голову руками.

Знамя с каждым стуком ног и барабана увеличивается скачками в размерах, пока не закрыло собой все пространство.

Сцена 110. Видение Срубова №3. Мультипликация.

Красный цвет пространства редел, превращаясь в красный туман. Стук ног стал более походить на стук топоров на плотах. “Марсельеза” звучит постепенно затухая и переходя в более спокойную музыку.

Срубов плывет по кровавой реке. Только на плотах чекисты без него. Он оторвался щепкой и одиночкой качается на волнах.

А плоты с чекистами мимо, обгоняя его.

Вдоль берегов многоэтажные корабли. Туман зеленый над красной рекой. Нависли крутые каменные берега.

Русалочка золотоволоса с синими-синими глазами, покачиваясь, плывет навстречу. На золотых волосах её коралловая диадема. Посреди лба дырка красная.

И Революция, ведьма лохматая, беременная, полногрудая и широкозадая с ней рядом плывет.

Леший толстый в черной шерсти, обвешанный тремя маузерами по воде, как по земле идет.

Из спокойной воды руки, ноги, головы, почерневшие, как коряги, волосы женщин водорослями переплелись.

Срубов бледнеет, глаза не закрываются от ужаса. Хочет крикнуть, тужиться - язык примерз к губам.

А плоты с чекистами мимо, мимо белизной своей раздражая.

Сцена 111. Улицы города. Натура. День. Лето.