О нем и о бабочках

Представитель ректората развернул ватман с эскизом, и все засмотрелись на нечто ранее не виданное. Среди обыкновенных домов, укутанных зеленью, устремился ввысь гигантский саморез. Да-да, именно тот самый саморез, который используют в строительстве. Например, работяги плинтусы в квартире прикручивают саморезами. В зале раздались смешки, затем зрители взорвались хохотом.

Судья-крепыш, с трудом сдерживая улыбку, призвал зал к порядку.

Присяжный заседатель что-то шепнул судье на ухо.

– И сколько буржуазия предлагает за этот… проект, так сказать? – поинтересовался судья.

– Два миллиона долларов, – ответил представитель ректората, и зал тотчас смолк. Народец о таких суммах никогда не фантазировал. – Все здание рассчитано по форме обычного самореза, – кто-то из нервных икнул. – Архитектор проекта доказал с помощью инженерии, что по так называемой резьбе будут двигаться лифты, а голова самореза – пентхаус, «верхний этаж» по-английски, где может располагаться головное бюро, ну, например, Министерства советской космической промышленности. При желании можно «Восток» запустить с крыши, – пошутил. Еще представитель института заявил, что автор проекта непременно хотел, чтобы это новаторское здание было построено именно в Москве – столице Советского Союза. Потому будет не совсем справедливо вменять молодому человеку ненависть к Родине.

Процесс был отложен. Судья был призван в разные инстанции, где провел консультации. В партийных структурах ему посоветовали быть более мягким, перевести процесс в закрытый режим, дабы лишить журналистов возможности далее освещать громкое дело.

– Не отдадим же мы гения под расстрел! – заулыбался член ЦК партии. – Кто строить будет, если таланты к стенке? Да и времена сейчас гуманные. И не собирается никто расстрел вводить за доллары. Есть, конечно, старая гвардия, напирает…

– Гумилева расстреляли, – припомнил судья. – Тоже талант был!

– А за стихи Гумилева предлагали два миллиона долларов? Вот то-то и оно. Молодость без ошибок прожить нельзя, иначе к старости совсем дураком станешь. Ишь ты, дом-саморез!

– Пятнадцать? – спросил совета судья.

– Пять.

Член ЦК еще раз пожурил юриста за жесткость и предупредил щекастого крепыша, что от переизбытка сахара в питании может случиться диабет. А там, гляди, ногу отрежут… Сам боится такого исхода.

– Ну, и за хорошее поведение мы потом этого архитектора… Потом мы посмотрим… Леонид Ильич добрый!

Уже через пять дней Иратова осудили на четыре года и семь месяцев исправительных лагерей. Даже строгого режима не дали. Выделили два часа попрощаться с отцом и матерью – и под Владимир.

Иратов довольно легко прижился в колонии, был со всеми нейтрален, а некоторым полезен. В блатные не лез и с деловыми осторожно контактировал. А здесь еще и начзоны строил себе трудовую дачку, а в округе не имелось даже путного инженера. Пригодился. Чертил да строителями управлял.

– Молодец, Якут! – хлопал архитектора по плечу худой, как грузинская чурчхела, кум зоны. – Знатную ты мне фазенду замутил! И всего за полгода! Я бы лет пятнадцать ковырялся… Мы тебе за твои таланты срок накинем! Ты чего удивляешься так? Шучу! Вольноопределяющимся запишешься. Знаешь, сколько у меня друзей в округе? Мы им замки строить будем, денег поднимем! Женщины! И присмотра никакого. На хер тебе Москва?!

Иратов отшучивался, представлялся этаким московским недорослем, четко определяя головой, какую он жизнь прожить хочет. Уж точно не с вертухаями! Но до времени во всем с кумом соглашался и успевал выпускать еженедельную стенгазету, в которой превращал вертухаев в народных героев.

К нему часто приезжала мать, не пропускавшая возможность свидания. В эти посещения он тяжело страдал. Но пару раз Шевцова навестила и трахала его все двое суток увольнительной, что само по себе раскрашивало на время черно-белую лагерную жизнь в разноцветную. Вертухаи поочередно подглядывали за парочкой, которой было все по барабану. Что только не выделывал Иратов с гостьей! А она-то, мастерица не менее, чем партнер, крутилась-вертелась под ним, устраиваясь в такие позиции – а-ля женщина-каучук! Они хохотали, когда кто-то из охранников, отматерившись, басом прокричал, что щас он кончит!.. Бесстыжая Шевцова даже придвинула голую задницу к предполагаемой просмотровой дырке – ну чтобы все по ту сторону получили полное виртуальное самонаслаждение…

Через месяц приехала мать и долго причитала, что отец часто болеет, что директор школы человек несправедливый, в квартире почти вся штукатурка с потолка обвалилась.

– Одна я теперь.

Потом она долго молчала, а Иратов жевал бутерброды с сыром, заедая холодными пельменями из стеклянной банки… К вечеру немолодая учительница английского языка, урожденная графиня Рымникова, отправилась в ночную поездку в Москву. Утром ей необходимо было поспеть ко второму уроку в школу.

Уже на следующий день его опять вызвали на свиданку, причем на семейную, то есть как бы с женой, на 48 часов… Даже вертухаи удивлялись – не бывает двух свиданок подряд через сутки!