О нём (ЛП)

Я замечаю беспокойство в тонких морщинках на их лицах. Они всерьез боятся, что я в него влюблюсь и что это закончится разбитым сердцем — для меня или для нас обоих.

— Значит… они тебе понравились? — спрашивает папа, не обращая внимания, что мама поворачивается и смотрит на него как на предателя.

— Ага. Ну, то есть, не то чтобы они казались своими по духу, но в целом они милые.

Теперь папина очередь поморщиться. Для моих родителей семья значит немало, особенно для папы, конечно, потому что мамины родные не в счет. Зато папина семья славится почти чрезмерной любовью друг к другу. Например, его мать приезжает к нам жить в течение трех месяцев каждый год, с тех пор как я родился. А поскольку дедушка шесть лет назад умер, ей не нравится оставаться дома одной, да и папе приятней, когда она здесь, под его крышей. После того как погостит у нас, бабушка едет к папиному брату и сестрам в Беркли и Коннектикут соответственно и занимается уже другими внуками.

Возможности оставить у нас бабулю на весь год я был бы только рад. Она классная и остроумная, и привносит в наш дом особый комфорт, который, кажется, нам недоступен, когда нас здесь только четверо. Не поймите меня неправильно, мои родители замечательные, но благодаря бабушке в доме становится теплей и уютней, а за последние два десятка лет, что женаты мои родители, бабушка с мамой сильно сблизились. Папа мечтает о таких же отношениях и с нами, когда сам состарится, и чтобы они были у нас с родителями наших вторых половинок. Честно говоря, мне кажется, папу беспокоит даже больше, чем маму, тот факт, что она больше не говорит о своих родителях.

Все это мелькает на папином лице, пока я говорю, поэтому я кладу руку ему на плечо.

— Ты выглядишь напряженным, пап.

— Я нечасто вижу, чтобы ты был так… заинтересован кем-то, — с осторожностью подбирая слова, говорит он. — Мы просто беспокоимся, что это не лучший выбор, — добавляет папа и отворачивается к окну.

Глубоко вздохнув, я пытаюсь понять, как лучше ответить. Несмотря на то, что он сказал чистую правду, она ощущается наклейкой поверх моих эмоций: ее легко взять и снять. Я знаю, что Себастьян мне не подходит. Знаю, что, скорее всего, мне будет больно. Просто я больше сосредоточен на попытках быть с ним, нежели на стремлении себя защитить.

Поэтому я говорю отцу то, что он, наверное, и хочет услышать:

— Это просто увлечение, пап. Он хороший парень, но я уверен, что это скоро пройдет.

На какое-то мгновение папа, кажется, мне верит. Мама тоже хранит молчание. Но когда он обнимает меня и желает спокойной ночи, его объятие крепкое и длится столько же, сколько нужно времени на три глубоких вдоха и выдоха.

— Спокойной ночи, ребята, — говорю я и бегу вверх по лестнице к себе в комнату.

Сейчас пятница и всего восемь вечера, и я точно буду бодрствовать еще несколько часов. Отем написала, что пошла к Эрику. И я рад, что не чувствую себя виноватым, поскольку снова слился и не пересекся с ней. Шлю ей множество эмодзи баклажанов, на что она отвечает множеством поднятых средних пальцев.

Интересно, обновил ли Себастьян набор смайлов, и что он чувствует, когда видит у себя в телефоне этот грубый жест, и вообще — заметил ли он его и использовал ли его хоть когда-нибудь?

О чем бы я ни думал, все всегда сводится к нему.

***

Мама на пробежке, папа в больнице, а Хейли топает по дому как слон и жалуется, что в субботу утром никто не позаботился о стирке.

Я напоминаю, что руки у нее вроде бы не сломаны.

Она пихает меня в бок.

Я подмышкой зажимаю ее голову, и Хейли визжит как резаная, пытаясь дотянуться до моего лица ногтями и крича «Я тебя ненавижу!» так громко, что сотрясаются стены.

И тут раздается звонок в дверь.

— Молодец, засранец, — отталкивая меня, говорит она. — Соседи вызвали копов.

Я подаюсь вперед, поворачиваю ручку и нацепляю улыбку под названием «Это все она».

Но тут земля перестает вращаться.

Почему-то слово «ошалелый» я считал синонимом «буйный», но на самом деле оно ближе к «ошарашенный, и именно так я себя чувствую, увидев у себя на пороге Себастьяна.

— Что за… — я расплываюсь в широченной улыбке.

— Привет, — он поднимает левую руку почесать затылок, и под гладкой загорелой кожей напрягается его бицепс.

От чего я превращаюсь в желе.

— Извини, — говорю я и жестом приглашаю его войти. — Ты пришел как раз в разгар убийства.

Себастьян смеется и входит в дом.

— Я просто собирался сказать… — посмотрев мне за спину, он улыбается. Могу предположить, что за мной стоит Хейли и стреляет лучами смерти мне в спину. — Привет, Хейли.

— Привет. А ты кто такой?

Я хочу отшвырнуть ее к стене за подобную грубость, но сдерживаюсь, поскольку ее стервозный вопрос дает понять, что я не болтаю о нем целыми днями.

— Это Себастьян.

— О. А ты прав. Он секси.

Ну вот так и бывает. В итоге я все равно хочу размазать сестру по стенке.