О нём (ЛП)

Его рука скользит по моему телу вниз — о боже, — и прикосновение сквозь ткань моих спортивных штанов кажется одновременно грязным и невинным, но грязь сразу же растворяется в тот момент, когда я встречаюсь с Себастьяном взглядом и вижу, как он смотрит на мое лицо с благоговейным ужасом.

И я понимаю, почему. Ведь я тоже так никогда еще не делал.

Изумленный, тоже тянусь рукой вниз. Его глаза закатываются от удовольствия, после чего закрываются.

Это просто нереально. Да разве это может быть реально?

Он подается навстречу моей руке, а потом еще раз, и это самое потрясающее из всего, что я когда-либо делал…

Я даже не заметил звуки шагов в коридоре и как открылась дверь. Услышал лишь папин возглас «Ой!» и с шумом захлопнутую дверь.

Отпрыгнув от меня, Себастьян отворачивается к стене и руками закрывает лицо. В этой звенящей тишине я не до конца понимаю, что случилось.

Вернее, понимаю, но это произошло так быстро — буквально за считанные секунды, — что я готов допустить, будто у нас была одна галлюцинация на двоих.

Все это плохо по множеству причин. Я больше не смогу играть в игру «Мы просто друзья!» со взрослыми, сидящими внизу. И теперь, когда нас застукали, меня ждет неслабый нагоняй от одного или обоих родителей.

Но для Себастьяна, разумеется, случившееся гораздо более унизительно.

— Эй, — зову его я.

— Все это плохо, — шепотом говорит Себастьян. Он не опускает руки и не поворачивается ко мне лицом.

Его голая спина — карта из мышц. Я утопаю в противоречивых эмоциях: ощущаю головокружительную радость, что у меня есть парень, и ужас, что этот момент все уничтожил.

— Эй, — повторяю я. — Они не станут звонить твоим родителям.

— Это очень, очень плохо.

— Просто повернись ко мне, пожалуйста.

Он медленно поворачивается и молча ложится на кровать.

Потом издает стон.

— Твой отец нас застукал.

Я беру паузу, чтобы придумать хороший ответ, и останавливаюсь на этом:

— Да, но он, скорее всего, смутился больше нас.

— Сильно сомневаюсь.

У меня были подозрения, что Себастьян не станет рассуждать в таком ключе, но попробовать стоило.

— Посмотри на меня.

Секунд через десять он поворачивается ко мне. Выражение его лица смягчилось, от чего я испытываю такое облегчение, что тянет встать и начать колотить себя кулаками в грудь.

— Все хорошо, — шепчу я. — Он никому ничего не расскажет. Наверное, чуть позже поговорит со мной.

То есть я даже не сомневаюсь, что меня ждет разговор.

Расстроенно вздохнув, Себастьян закрывает глаза.

— Хорошо.

Я наклоняюсь к нему и думаю, он чувствует мое приближение даже с закрытыми глазами, потому что уголки его губ дергаются, будто сдерживают улыбку. Прижавшись к нему ртом, я предлагаю ему свою нижнюю губу, которую он так любит посасывать. Не сразу, но Себастьян принимает предложенное. Сейчас все совсем не похоже на тот лихорадочный жар, но мне достаточно и этого.

Отодвинувшись от меня, Себастьян встает и берет свою рубашку.

— Я собираюсь домой.

— А я хочу остаться именно здесь и никуда не уходить.

Себастьян сдерживает еще одну улыбку, и я наблюдаю, как возвращается на место его привычная маска. Лоб разглаживается, а глаза возвращают свой яркий блеск. На лице появляется беззаботная улыбка, которой я теперь не стану доверять.

— Проводишь меня?

***

Спустя всего пятнадцать минут после ухода Себастьяна в мою дверь стучит папа. Осторожно, почти прося извинения.

— Входи.

Он входит в комнату и аккуратно закрывает за собой дверь.

Я толком не понимаю, должен ли сердиться или же чувствовать раскаяние, и в итоге от сочетания этих чувств мне покалывает кожу.

Папа подходит к моему столу и садится на стул.

— Во-первых, я хочу извиниться, что вошел без стука.

Лежа на кровати, я кладу раскрытую книгу себе на грудь.

— Принято.

— И помимо этого даже не знаю, что еще сказать, — почесав подбородок, говорит отец, а потом, передумав, добавляет: — Нет, не совсем так. Я знаю, что хочу сказать, но не понимаю, с чего начать.

Сев на кровати, я поворачиваюсь к нему лицом.

— Ну давай.

— Я знаю, что ты чувствуешь к Себастьяну. И уверен, что это взаимно.

— Ага…

— Еще я знаю, что твои чувства искренние и не рождены любопытством или жаждой бунта.

И как мне на это отвечать? Я киваю, понимая, что на моем лице красуется сплошное недоумение.

— А Отем знает?

Я озадаченно моргаю.

— Одди?

— Твоя лучшая подруга. Да.

— Отем про меня вообще ничего не знает, пап, я ей не рассказывал про себя. Я никому не рассказывал, помнишь? Разве мама не этого хочет?

— Послушай, — положив руку мне на колено, говорит он. — Я хочу сказать тебе две вещи и начну с простой. Когда в кого-то влюбляешься, так и тянет игнорировать все вокруг.

— Я не игнорирую Од…

— Я не договорил, — мягко, но строго замечает папа. — Мне нужно, чтобы ты пообещал мне сохранить взаимоотношения с другими людьми. Чтобы ты проводил время с Отем, Эриком и Мэнни. Чтобы оставался для Хейли образцом для подражания. Чтобы был внимательным и готовым помочь сыном для своей мамы.

Я киваю.

— Обещаю.