О носах и замках (СИ)

Судя по беспечному выражению простоватого лица коридорного, на этом сведения о Льотомне и его жителях у него заканчивались.

— К нему кто-то приходил?

— Ни разу за все время.

Больше доктор ничего не спрашивал. Он все думал об этом Фише. У него в голове выстраивалась крайне занимательная картина. Было ясно, что Фишу даже не пришлось рвать на мелкие кусочки краденые деньги и превращать их в пыль, чтобы пускать ее недалеким служащим апартаментов в глаза. Еще Натаниэль Доу понял, что наглости этому человеку не занимать: ограбить банк «Ригсберг» — и преспокойно продолжать себе жить едва ли не по соседству с ним… да, весьма наглый субъект…

Джереми все продолжал восхищаться:

— …просто прекрасный постоялец! Едва ли не лучший из всех, кто на моем веку останавливался в Доббль. Никогда не ведет себя надменно, не придумывает унизительных заданий, не бьет коридорных и горничных. Даже не позволяет себе ругательств по отношению к персоналу, представляете?

Натаниэля Доу уже порядком утомила болтовня коридорного, но тут лифт наконец доехал до последнего этажа. В потолке кабинки звякнул колокольчик, и двери раскрылись. Тут-то и раздались выстрелы…

…На этаже творилась неразбериха. Тучи едкого дыма ползли по коридору, мелькали вспышки выстрелов, пули вонзались в дерево панелей, вспарывали кожаную обивку. Кто-то что-то кричал, кто-то — ясно кто! — смеялся.

Бэнксу же было не смешно, он выглянул из-за угла и жестами показал Хопперу, чтобы тот следовал за ним. Толстый констебль уловил последовательность в поведении наглого Фиша. Тот был горазд на различные оскорбления, и всякий раз, как принимался поливать полицейских унизительными сравнениями и обидными прозвищами, на время прекращал стрелять — он был весьма самодовольным типом, а такие не любят, когда звуки выстрелов заглушают их голос. И вот, когда Фиш снова взялся за свое и начал разглагольствовать о том, что констеблям шлемы слишком сильно сдавливают головы, Бэнкс и Хоппер воспользовались возможностью, чтобы подкрасться к апартаментам, которые занимал опасный преступник.

Констебли проявили чудеса скрытности, подобрались незамеченными и замерли, вжавшись в стену по обе стороны от двери.

— …ничто так не улучшает день, — продолжал беспечно разглагольствовать Фиш, не замечая угрозы, — как возможность щелкнуть по сопливым носам парочку глупых фликов!

Бэнкс жестом велел Хопперу готовиться, тот коротко кивнул.

Толстый констебль, затаив дыхание, высунул голову и, закрыв один глаз, глянул в одну из проделанных в двери дырок от пуль. В комнатах никого не было видно — наверное, Фиш затаился.

— …как говорят рыбы в рыбной лавке «Пуассон и стая», — продолжал глумиться преступник в засаде, — тухлые флики воняют хуже тухлой селедки.

Как констебль его ни выглядывал, но обнаружить так и не смог. При этом он увидел кое-что странное. Неподалеку от входа, но так, чтобы в него не попали пули, на стуле стоял граммофон, его рог бы направлен прямо на дверь. Пластинка крутилась…

— Вам меня ни за что не взять! — звучал голос Фиша. — Куда вам с вашими искусанными осами опухшими задницами!

Констебль довольно быстро все сопоставил.

— Проклятье! — взревел Бэнкс. — Его там нет, Хоппер! Это обманка!

Он встал напротив двери во весь рост и со всей силы пнул ее башмаком. Дверь с грохотом отворилась — судя по всему, она была даже не заперта — и оба констебля ринулись в проем с револьверами наперевес.

Но тут удача от них совсем отвернулась. Стоило двери открыться, как в комнате сработал какой-то механизм: раздался щелчок, и помещение осветила яркая фотографическая вспышка. Запахло жженым магнием, и полицейские на мгновение ослепли.

Граммофонная запись что-то продолжала вещать, но ее никто уже не слушал. Бэнкс отошел от вспышки довольно быстро. Он успел заметить, как из установленного под потолком и нацеленного точно на дверь фотографического аппарата выдвинулась стеклянная пластина. Пластина эта тут же опустилась в набитую ватой капсулу пневмопочты. Крышка капсулы захлопнулась, и сама она пришла в движение — заскользила по тонким рельсам, спускающимся из-под потолка спиралью. Завороженный, Бэнкс наблюдал, как капсула соскальзывает все ниже и ниже, будто тонет в водовороте. Но вмиг опомнившись, он бросил упредительный взгляд — туда, куда рельсы вели. Оканчивались они у стены слева, у зияющего чернотой отверстия приемника пневмопочты. Догадка озарила мозг констебля…

— Нет! — закричал он. — Стой!

Но было уже поздно: капсула с легким шорохом проехала последние пару футов и соскользнула в отверстие. С хлопком она исчезла. Механизм выключился. Все затихло…

— Что это было? — спросил сбитый с толку Хоппер. — Нас сфотографировали?

— Да. И пластину куда-то отправили… — добавил Бэнкс.

— Но зачем?

— Я… не… знаю… — проскрежетал толстый констебль, недоумевая: неужели все это очередная насмешка этого ужасного, отвратительного человека и он просто хотел посмеяться над глупыми выражениями их лиц, когда они проникнут в апартаменты и увидят, что все это было лишь уловкой и розыгрышем?

— Фиииш!!! — яростно закричал Бэнкс.