О пауках и собаках

– И тебя тоже, – кивнул Фрино, стараясь на секретаря не смотреть. – Куда идешь? В гости?

– Нет, вовсе нет, – покачал головой Ирон. – Я иду домой. Вот, сходил в лавку за своим праздничным ужином. А вы, господин? Гуляете?

– Гуляю, – согласился Фрино, осмотрев сумки, оттягивающие руки секретарю. – Тяжело? Прицепи свою поклажу на седло. Прогуляюсь с тобой до твоего дома. Хочу посмотреть, где ты живешь.

– Как скажете, – не стал спорить Ирон и улыбнулся уже тепло, благодарно. От этой улыбки стало еще хуже, еще больнее… и тут же легче. Будто внутри, как всегда, что-то сломалось, что-то отключилось.

Взявшись за уздечку, секретарь повел лошадь в сторону узкой боковой улочки. Шли они молча, ловя на себе заинтересованные взгляды. В городе Фрино видели часто, но больше в компании отца или в одиночку. Кто-то смотрел на Ирона с завистью – еще бы, такая честь, сам младший Сентро снизошел до него, кто-то с сочувствием – никак он перед местным бешеным псом провинился. Фрино было все равно, а вот секретарь буквально вперил глаза себе под ноги и сжался под этими взглядами.

Впрочем, до дома Ирона оказалось не далеко. Спрятался он за забором-решеткой с огромной дырой – видно, хотели установить ворота, да руки так и не дошли. Вход в небольшое каменное здание, окруженное то ли садом, то ли огородом, загораживало развешенное на веревках постельное белье.

Фрино въехал вслед за Ироном во двор. Секретарь поник – он нервничал, еле дышал, но не смел и слова сказать.

Нужно было на что-то решиться.

Внутри образовалась знакомая пустота. Чувства будто замерзли, застопорились, словно закрывшаяся льдом река. Они текли, возможно даже бушевали, где-то внутри… но их течение не касалось Фрино. Сейчас он бы без зазрения совести убил Ирона, как ему приказал отец. Нужно было только подобрать момент.

– Спасибо, что проводили меня, господин, – сказал секретарь, снимая с седла свою поклажу. – Я… рад, что повстречался с вами сегодня.

– Неужели у тебя даже не найдется чашки чая для меня? – спросил Фрино. – Хотя я бы лучше выпил чего-нибудь погорячее.

– Глинтвейна? – почему-то обрадовался Ирон.

– К чему портить вино, если его можно выпить и так? – спросил парень, неуклюже пытаясь слезть с лошади. Руки еще побаливали и пальцы из-за ожегов было  неприятно сжимать.

– Вам… помочь? – обеспокоенно спросил Ирон, но Фрино уже не удержал равновесия и свалился в сугроб, прямо на покалеченную спину.

От яркого света белого, холодного солнца и боли на глаза навернулись слезы. Однако боль быстро прошла – ее заглушил холод, пробирающийся даже сквозь толстый плащ. Вставать тут же расхотелось. Снег слишком приятно холодил измученное тело.

– С вами все в порядке. господин? –  с тревогой заглянул ему в лицо Ирон.

– В полном, – отмахнулся от него Фрино, прикрыв глаза.  – О, Орним, как же хорошо… скажешь кому, что я так валялся – убью.

– Вставайте, господин, еще увидит кто, – протянул руку секретарь.

– Отстань, – раздраженно кинул в него горстью снега Фрино. – Что хочу – то и делаю. Ты бы на моем месте тоже в снегу бы валялся. Ноет же все страшно…

Руки Ирон не убрал, да к тому же бросил пугливый взгляд на ведущую к дому дорожку. Поняв, что он не оставит его в покое, Фрино руку принял. Поднялся на ноги, отряхнулся, ловя на себе обеспокоенный взгляд.

– Господин, не мне вас учить, но… – промямлил Ирон, – вы бледны как мертвец и едва стоите на ногах. С вами точно все хорошо? Может, вам лучше вернуться в поместье?

– Не переживай, – горько улыбнулся ему Фрино. – Хорошо со мной не все, но не будем об этом. Я просто впервые за неделю вырвался на свободу из родного паучьего гнезда и радуюсь теперь.

Ирон еще раз окинул его настороженным взглядом, а потом, быстро привязав поводья лошади к крючку у самого крыльца, распахнул перед Фрино дверь.

Впустил в дом свою смерть в белом плаще.

Обстановка единственной комнаты оказалась скромной, но удобной. Узкая постель ютилась в углу у большой, обмазанной известкой печи с широким ртом шестока. В центре, на потрепанном временем лоскутном коврике, стоял низенький столик и пара плетеных кресел. Был здесь и старый рукомойник, и стол с кипами каких-то бумаг, и платяной шкаф.

Фрино бы мог сказать, что комната была чисто прибрана… но увы, всю комнату ровным слоем устилали перья из лежащей у печи растерзанной подушки. Из-под постели высовывался собачий нос.

– Ах ты… – схватился за голову Ирон. – Собака ты такая… ты собака или кто?!

– Твоя собака живет у тебя дома? – удивился Фрино, глядя на то, как секретарь быстро разувается и пытается вытащить из под постели лохматую дворнягу.

– Нет, господин, – ответил, кряхтя, Ирон. – Просто вчера была такая метель, что я запустил его в дом. Да вылезай уже, глупый пес, и иди на улицу, там тебе самое место.

Пес зарычал, и секретарь испуганно отступил. Фрино покачал головой. Это насколько же нужно было попустительски относиться к воспитанию собаки, если та рычала на того, кто ее кормит. Вспомнились слова отца.

В чем-то он, возможно, был и прав.