О пережитом. 1862-1917 гг. Воспоминания

Вернувшись в Россию, стал думать о своей самостоятельной выставке. «Св<ятая> Русь» давно была готова, материала для выставки имелось достаточно. В голове роились новые планы, новая картина, фоном которой должна быть Волга. …Еду в Уфу. Там, по обыкновению, отдыхаю телом и душой. …На обратном пути хочу заехать к старому Макарию Желтоводскому, в колыбель Макарьевской, а позже Нижегородской ярмарки, горделиво прозванной именитым купечеством «Всероссийским торжищем». Пароходу Макарья не останавливается, — он берет топливо напротив, у старинного села Исады, красиво раскинувшегося по нагорному берегу Волги. Две-три старых церкви на берегу, а по холмам все сады, сады… К Макарью переправа на лодке. Вот я и на Макарьевской стороне. Большой, когда-то пятиглавый, монастырский храм. Средняя глава его давно провалилась. Внутри фресковая живопись. Голубой тон доминирует. Стоят величавые колонны, на них Угодники Божьи. Благоверные Князья… Все как подобает. Монастырь опоясан старой стеной. Кое-где уцелели внушительные башни нижегородского типа, простые. Иду по пригороду, ищу квартиру. Нанимаю светлую, просторную, с тюлевыми занавесками, с цветами, с широкой деревянной кроватью, комнату. Спрашиваю — есть клопы — водятся, но не кусаются, ручные.

Хозяйка ласковая, говорунья. Срядились скоро до мелочей. Спрашивают паспорт, — даю. Сам иду со шкатулкой побродить по монастырю, по берегу Волги. Напротив видны Исады. Все как-то роднит с давно минувшим, со временем Грозного царя и тем, что было после него…

Раскрыл шкатулку, пишу этюды… над Исадами, над его садами всплыло розовое облачко, — и оно попало на этюд. Волга покрыта опаловой зыбью. Бегут пароходы: снизу в Нижний и сверху на Астрахань. — Чувствую себя прекрасно. …Этюд готов. Иду домой, предвкушаю ранний сон на огромной с «добрыми» клопами кровати. Прихожу. Хозяйка встречает, лицо постное, озабоченное. Мой паспорт в обложке «Гранд-отель» побывал у станового, из него он узнал, что приезжий не раз бродил кругом света, что он непоседа, занимается художеством… Воображение разыгрывается… Макарьевское население еще недавно побило какого-то заезжего еврея. У старого Макария не было спокойно. Предусмотрительный становой посоветовал хозяйке нового жильца «не задерживать», отдать ему задаток, да и пусть себе едет подобру-поздорову. Едет сегодня же, с первым проходящим мимо пароходом. Хозяйка, поджав церемонно губы, объявляет мне о таком постановлении начальства. Пробую убеждать, приводить резоны, однако со мной остаются непреклонными. Тут же отдают мне задаток и паспорт, советуют складывать свой чемодан, а, когда пароход побежит вниз, — мне скажут. Ждал недолго. Какой-то «Самолет». Вот он показался Исад. Я сел в лодку, дали сигнал пароходу, чтобы он уменьшил ход, остановился. «С грустной миной на лице» я сел, и пароход побежал дальше.

Из Нижнего еду в Пучеж. Самолетский пароход «Князь Федор Ярославский» бежит мимо Николы-Бабаек. Там молебен, бежим дальше в Ярославль. Потом Москва… и я снова в Киеве.

В это время моя Ольга в Кисловодске около тяжко больной Марии Павловны Ярошенко.

В Питере события развертываются. Народилась Государственная Дума ^[341]— давняя мечта нашей русской интеллигенции. Тогда думалось, все пойдет, как по маслу.

Витте собрался в Америку. Цель его поездки — мир с Японией. Мир нам необходим. Он должен «успокоить умы» после несчастной войны. Скептики думают, что Витте продаст, но продаст «талантливо» ^[342]. Утешительно…

Меня политика не занимает. Я не чувствую к ней вкуса. Моя дума всегда одна и та же, — чтобы моей Родине жилось полегче, поменьше было войн и иных «потрясений». Вот и все, о чем я думаю… Кроме моего художества, о котором я думаю, мечтаю денно и нощно.

Сейчас мои мечты — создать музей в Уфе. Для этого у меня имеется свободная земля. Стоит только вырубить часть нашего сада, что выходит на Губернаторскую улицу, вот и готово место для Музея, в самом центре города. Щусев, совсем еще молодой, обещает начертить проект музея. Я тоже пытаюсь что-то себе представить «архитектурно».

Музей предполагает быть наполненным собранием картин, этюдов, скульптуры, полученных мною в подарок или в обмен от моих друзей и современников. Я мечтаю: когда музей будет готов, открыт — поднести его в дар городу Уфе.

Позднее это осуществляется иначе. Городской голова Малеев предлагает мне поместить мою коллекцию в задуманном им Аксаковском Народном доме. В 1913 году я и делаю это, оформив все законным порядком.

Давно желанный мир с Японией заключен. Витте — «герой дня». О нем, о его ловкости, кричит вся Европа. Он почти Бисмарк.

В октябре — выставка Виктора Васнецова в Академии художеств. Его «Страшный суд» не популярен. Академисты ходят по выставке «руки в карманы». Был какой-то неприличный эксцесс, после чего Васнецов выставку закрыл, вышел из членов Академии ^[343]…

Началась давно жданная «репетиция революции» ^[344].