О подчинении женщины

Но жизнь, в ее современном строе, не дает этому социальному чувству никакой практической обработки. Семейство образует из себя школу деспотизма, в которой привольно воспитываются как добродетели гнетущей силы, так и ее пороки. Право гражданства в свободных странах отчасти служит школою общества, основанного на равенстве, но отправление это наполняет только узкое место в новейшей жизни и не проникает в самую суть обыденных привычек и сокровенных ощущений. Семья, построенная на справедливых основах, была бы действительною школою добродетелей свободы. Нет сомнения, что она в достаточной мере содействовала бы всему другому, что только для людей нужно. Семья всегда остается школой повиновения для детей и приказания – для родителей. Нужно только, чтобы она была школою симпатических, отношений при равенстве, жизни в любви, без всякой насильственной власти с одной стороны или покорности – с другой. Так должно быть между родителями и детьми. Это послужило бы к развитию тех хороших качеств, которые нужны для приспособления ко всякой другой ассоциации, и дети видели бы в таком порядке образец поведения и чувств, прививаемых им временным повиновением, чтобы сделать такие чувства привычными и, следовательно, естественными. Люди никогда не сумеют примениться к условиям жизни, подготовляемой общим прогрессом, до тех пор, пока и в семье не будет принято то же моральное руководство, какое применяется к моральной организации человеческого общества. Всякое чувство свободы в человеке, считающемся неограниченным владыкою самых близких и дорогих ему людей, не есть настоящая или христианская любовь к свободе; нет, это то же, чем была любовь к свободе в древние и Средние века, – спесивое уважение и величание своей собственной личности, заставлявшее человека презирать иго для самого себя, хотя в абстрактном смысле он не только или не гнушался, но всегда готов был навалить его на выю других ради собственных интересов или самообожания.

Я совершенно допускаю (и именно на этом зиждутся главнейшим образом мои надежды), что очень многие супруги (вероятно, даже большинство их между высшими классами в Англии) и при существующем законе живут в духе справедливой равноправности. Да ведь законы никогда бы и не улучшались, если бы не было очень многих людей, моральные чувства которых лучше существующих кодексов.

Эти-то люди должны поддерживать защищаемые здесь принципы, имеющие целью только то, чтобы сделать и все другие брачные союзы сходными с имеющимися уже образцами. Но люди даже с большими нравственными достоинствами, если только они в то же время не мыслители, вообще очень склонны думать, что законы и обычаи, худые последствия которых не были испытаны ими лично, имеют за собою неоспоримый авторитет и что, следовательно, вооружаться против них вовсе не следует. Однако со стороны таких супругов было бы большой ошибкой предполагать, что если они и проживут в течение года и не подумают о связывающих их легальных условиях, если они сами во всем живут и чувствуют как легально равные, то между другими сожителями, коль скоро муж – неослабленный негодяй, жизнь тоже течет как по маслу. Такое предположение показало бы совершенное незнание человеческой природы и самого факта. Чем менее какой-либо мужчина достоин власти, чем менее может рассчитывать на то, что кто-нибудь позволит ему добровольно командовать над собой, тем самодовольнее он тешится властью, предоставляемой ему законом, тем строже и ревнивее проводит свои легальные права, прикрываясь обычаем (обычаем ему подобных), и забавляется отправлением власти собственно для того, чтобы пощекотать в себе приятное чувство обладания ею. Скажем более: между грубыми от природы и морально заплесневелыми подонками низших классов легальное рабство женщины, чисто физическое подчинение ее, как слепого орудия, воле мужа вызывают в нем чувство какого-то отвращения к презрения к своей собственной жене, то чувство, которого он нисколько не испытывает относительно какой-либо другой женщины или кого бы то ни было, с кем ему приходится иметь дело. Вот это-то чувство и ставит жену в его глазах нарочно созданным материалом для всякого рода мерзостей. Пусть опытный наблюдатель признаков чувства, имея к тому удобные случаи, сам судит, бывает ли это в действительности. Если бывает, так пусть же он не удивляется никакой мере омерзения и негодования против тех учреждений, которые естественным путем ведут к такому ужасному опошлению человеческой природы.

Нам, быть может, скажут, что долг повиновения предписывается религией, подобно тому, как и всякий факт, слишком скверный для того, чтобы найти какое-либо другое оправдание, выставляется предписанием религии. Правда, церковь поучает в этом духе своими уставами, но трудно было бы вывести такое положение прямо из христианства.