О поэтах и поэзии

Или вот история про козла отпущения, тоже очень неочевидная песенка, которая гораздо шире любых социальных аллегорий. Кто такой козел отпущения? Тот, кто нужней всех хищников: тот, кто всегда виноват. И в обществе, которое занято исключительно поиском виновников, этот необходимый всем козел рано или поздно станет главным – это и есть основа советской отрицательной селекции. Здесь выживает только необходимый, незаменимый, но незаменим тут не тот, кто всех умней или даже приспособленней, а тот, на кого всегда можно свалить. И возвышение этого козла, который рычит теперь по-медвежьему, мы все уже неоднократно наблюдали. Причем доворот здесь заключается именно в том, что козел из смиренного и, в общем, безобидного, успевает превратиться в абсолютного диктатора – а почему? А потому, что в этой системе других ролей нет: или ты козел отпущения, или диктатор. Причем диктатор из козла получается ужасный – не волк, а гораздо хуже: «по-волчьи взвыл и рычит теперь по-медвежьему».

Или взять, например, «Балладу о брошенном корабле»: в чем там пресловутый доворот винта? Вот главного героя все бросили, как корабль, костенеющий от соли на плоской мели. Оно, конечно, «будет чудо восьмое – и добрый прибой мое тело омоет живою водой», и случится воскрешение, и снимет его с этого отвратительного, проклятого места – но никто ему не будет рад, вот в чем дело. Высоцкий-то знает, он семидесятник, а не шестидесятник, иллюзий у него нет, надежды кончились: может еще случиться так, что отставшего или сбившегося вынесет опять на большую воду и ветер подует, что называется, в его паруса. Но никто ему не обрадуется – напротив. «Если был на мели – дальше нету пути». Дальше каждый за себя.

И вот что интересно: он ведь и сам не возражает против того, чтобы в эти новые времена распались все общности. Нету в них спасения. Как писал тогда же другой бард, Алексей Дидуров, «На меня ли тебе обижаться? Или Герасим счастливей Муму? Это время велит разбежаться и спасаться всем по одному». Ведь «Колея» Высоцкого строится по тем же сценарным законам: герой увяз в колее (как раньше – на мели), но опять стихия помогла – «размыли край ручьи весенние». Только в эту спасительную промоину он устремляется один – предостерегая всех возможных последователей: «Эй вы, задние! Делай как я: это значит – не надо за мной!»

Дело не только в том, что Высоцкий понимает пошлость эпигонства и предостерегает от нее. Дело в том что свобода начнется с выламывания из контекста, с пушкинской «неподражательной странности», с отказа от чужих критериев. Между тем вся Россия до сих пор продолжает сползать в колею – смертельно боясь любой новизны. И потому повторы сменяются повторами, а Александр Аузан даже выдумал термин «экономика колеи» – хотя виновата на самом деле психология колеи, «в этом-то все и дело», как поется в одной из песенок Высоцкого для «Алисы».

3

У Высоцкого в каждой песне – пусть не в каждой, но в самых сильных – обязательно наличествует сложная система лейтмотивов: скажем, в моей любимой и, вероятно, в самой значительной его песне – «Баллада о детстве» – эта система особенно богата, и самая значительная тема тут – противопоставление коридора и стенки, наземного пути и глубокого тоннеля: «Коридоры кончаются стенкой, а тоннели выводят на свет».