О погибели Британии. Фрагменты посланий. Жития Гильды

20. Стало быть, опять посылают жалостные оставшиеся письма к Агицию[681], римскому государственному мужу, говоря так: «Агицию трижды консулу — стон британцев», и, немного ниже, жалуясь: «варвары гонят нас к морю, гонит море к варварам; мы зарезаны или утоплены между этими двумя родами погибели!» Однако никакой помощи на это они не получили.

Между тем ужасный и позорнейший голод неотступно преследовал непостоянных и колеблющихся, так что многих из них вынудил безотлагательно отдать кровавым разбойникам побежденные руки, чтобы получить хоть немножечко еды для поддержания жизни. Другие же — никак, поскольку они предпочли из самих гор, пещер и ущелий, сплетенных терновников, продолжать сопротивляться. И тогда в первый раз врагам, которые многие годы совершали разбой[682], нанесли поражение, веря не в человека, а в Бога, согласно тому, что сказал Филон[683] «необходима помощь Божия, когда прекращается помощь людская». Наглость врагов на некоторое время утихла — но, однако, не порочность наших: отступили враги от граждан, а не граждане от своих преступлений.

21. Причем народ этот нравами был постоянен, как и теперь, — так что был нетверд при сдерживании оружия врагов, а силен был в гражданских войнах, и в несении бремени грехов, нетверд, говорю, при стремлении к миру и знаменам истины и силен в пороках и лжи.

Значит, вернулись бесстыдные ирландские бродяги домой, чтобы возвратиться спустя недолгое время. Пикты тогда — впервые и навсегда — успокоились в отдаленнейшей части острова, совершая иногда набеги и разрушения.

Во время такого перемирия у опустошенного народа зажила жестокая рана[684]. Но эта тишь проросла еще более свирепым голодом, потому что когда прекратились опустошения, остров затопило такое изобилие всего, что никогда прежде он не упомнит такого времени, и вместе со всем этим прирастала всевозможная роскошь. Она росла, таким образом, из могущественного семени, так что в то время с полным правом можно было бы сказать: «Есть верный слух, что у вас появилось блудодеяние, и притом такое блудодеяние, какого не слышно даже у язычников»[685].

И не только именно этот порок, но и все, чему свойственно случаться в человеческой натуре, и главным образом (что и теперь как-то в ней уничтожило положение всего хорошего) — ненависть к истине и исповедникам ее, и любовь ко лжи и делателям ее, принятие зла за добро, почитание подлости вместо благости, влечение к теням вместо солнца, принятие сатаны за ангела света[686].

Цари помазывались не от Бога, а те, кто выделялись жестокостью среди других, и немного позднее сами помазавшие убивали их без правильного следствия и избирали еще более убийственных. Если же кто-то из них был более кротким и, казалось, более благоволил к истине, то в него, как какого-то подрывателя Британии, без оглядки направлялись как всеобщая неприязнь, так и оружие всех. И все — что было неугодно Богу и что угодно, висело как бы наравне на чаше весов, если только неугодное [Богу] не получало лучший прием.

Так что по заслугам Отечеству могло бы подойти это объявленное тому древнему народу [слово] пророка, сказавшего, что вы, дети, незаконно оставили Бога и до раздражения довели Святого Израилева[687]: «Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло. От подошвы ноги до темени головы нет у него здорового места»[688].

Вот так они делали все, что было противно спасению, — как будто никакого лекарства не раздавал миру Истинный Врач всех[689]. И не только люди века сего, но и само стадо Божие и пастыри его, которые должны бы быть примером всему народу, — большая часть их окоченели, расслабленные опьянением, словно от вина, и были уловлены упрямой спесью, волокитой судебных тяжб, завистью загребущих коготков, неразборчивостью в суждениях о добре и зле, так что явно (так же, как и теперь), изливая, казалось, презрение на князей, были «совращены их идолами»[690] и блуждали «в пустыне, где нет путей»[691].

22. Между тем, поскольку Бог желал Свое семейство, зараженное пагубой стольких зол, очистить и улучшить лишь слухом о несчастье, «напряженный слух»[692] всех уловил как бы оперенный полет[693] хорошо известной молвы, о том что вот-вот придет старый [враг], желая совершенно уничтожить и обычным способом захватить с рубежа и до границы всю область. Но, однако, никакой пользы от этого им не было, но, подобно глупым упряжным лошадям, которые, как говорится, крепкими укусами еще укрепляют узду разума, катили по широкой дороге различных пороков, ведущей к обрыву смерти, оставив спасительный, хотя и узкий путь[694].

Так что, следовательно, как говорит Соломон, «словами не научится раб <упрямый>»[695] (порют дурня, а он и не чует!), и чумное поветрие смертоносным образом поразило глупый народ, которое в короткое время удаленным острием положило такое множество их, сколько живые не могли похоронить.